Юрий Щеглов - Жажда справедливости

Провожали Крюкова скопом. Правда, перед самой околицей лошадь все-таки взяли под уздцы. Крюков испугался — не за себя, конечно. Он привстал в санях и спросил ласково:

— Ну что, дамочки, мнетесь? Чем вам опять, милые, не угодил?

Женщины открылись, почему мнутся. Чей-то голос под хохоток скороговоркой пропел загадочно:

— Я и со своим целоваться не желаю, а с Валькиным или Дашкиным подавно…

Крюков уловил намек, обрадовался. В поднятом вопросе у него дорожка накатанная, ответ готов. Опасения гражданок пустяковые. Власть не собирается обобществлять женщин. Никаких коммунальных общежитий длиной в три версты никто строить не намерен. Поганые сплетни распускают враги, дезертиры и агенты Антанты. Хозяйство и культура — проблемы серьезные, тут горизонт коммунальной жизни необозрим. А семейный очаг неприкосновенен. Вмешательства не предвидится. Женщина ровня мужчине без всякого дурацкого обобществления, от чего власть ни на шаг не отойдет.

— Ну если не отойдет, то и по домам, бабоньки!

Сани мотало из стороны в сторону. Глубокая дрема мягко подкрадывалась к нему. Он отдался ей, не сопротивляясь, со сладостным томлением, привалившись к плечу Апулина и забыв о подстерегающих впереди невзгодах.

— Нет, Федор, мы обязательно построим республику, и женщина в ней станет независимой и получит достойное место, — прошептал мечтательно Крюков, проваливаясь в сон.

— Дай-то бог, — ответил, вздохнув, Апулин, занимавшийся в комбеде антирелигиозной пропагандой.

«Ныне ехать мне в Петроград считаю нецелесообразным, — писал Крюков в очередной ориентировке, отвечая на требование Скокова возвратиться. — Я в провинции нужнее. Весной конфликты обязательно разгорятся почти повсюду. Недавно довелось вытащить из кармана наган. Не большой охотник я играться им, но не выдержали нервы. Даже взвел курок.

По пути из Заостровской волости, где ликвидировал мирными средствами женское волнение, я встретил подозрительные сани, то есть двух мужиков с грузом. Интересуюсь: куда везете и что везете? Зерно, объясняют, и далеко, на продажу. Почем берете? Они не шутя цену такую заломили, что я присел. Им землю декрет дал? Дал. Они весной ее обработали? Обработали. Урожай летом сняли? Сняли. Никто бы им так, в мире, за здорово живешь, землицы не дал, кроме нас. И эсеры в том числе. Чем же богатеи, а кое-где и середняк, отплатили? А ничем! Покупай по свободной цене на рынке. Государство и беднота им тьфу! Одолжить не соглашаются в кредит, обменять на товар тоже не желают. Кричат: галоши мы и на бумажки в городе купим. Вот они как к нам обернулись, к тем, кто декрет им долгожданный дал.

Раньше помещик, арендатор, биржевик, скупщик не только бедняка, но и богатея теснил будь здоров. Весной 1918-го перестал жать по причине исчезновения из сельскохозяйственного обихода. А кто их, спрашивается, устранил? Так пособи государству, крепкий мужик! Ан нет, кукиш с маслом! Вот что я из столкновения с ними уяснил. Надо немедля сформулировать закон на рыночную цену, чтобы не выше положенной черточки. У нас нет закона, карающего за превышение твердой цены. Разверстанное ссыпал, справка есть, и будь здоров. А остальное? Твердой цена должна держаться независимо от расстояния. Закон предписывается исполнять под страхом уголовной ответственности.

Я мужиков на просеке едва не ухлопал. Палец потом судорога до вечера крючком сводила. Гады! Дети солому едят. Да что солому! Вредную кору, червивые коренья, сухую прошлогоднюю траву. Голод! А у них щеки лопаются от жратвы, и петроградскими, нашими же, выстраданными законами отмахиваются. Ну мы им вломим, косопузым! Они хвастают, что своим горбом наскребли. Где там своим! Разве своим столько наживешь! Батрацким потом-кровью в люди выдрались, а батраков батраками и бросили.

Вот что я замечу тебе, уважаемый товарищ Скоков! Наши законы распрекрасные для добрых людей изданы, для порядка и светлого грядущего, но жулье и всякая мировая нечисть тоже попытается ими прикрываться. Если мы в законы не внесем корректив, то не исключено, что гады будут с хлебом и мясом и прочим прибытком. Малоимущие же и те, кто собственным трудом перебивается, а не спекуляцией, на много шагов отстанут, а то и позеленеют, запухнув от голода. Законы мы должны иметь не только „за“, но и „против“. Тех, кто закон пытается обкрутить, — карать беспощадно. С изложенных позиций я анализирую сегодняшний текущий момент.

Выслушай, дорогой ты мой товарищ Скоков, стальную правду о житье в провинции в тяжкую зиму 1918–1919 годов и нелицеприятно передай ее уважаемым членам коллегии. Еще осенью, а кое-где и в августе, к муке принялись подмешивать горькую древесную кору. Наркомздрав подтвердил сигналы о таинственной болезни, которая поражала тех, кто, пытаясь растянуть скудные запасы, добавлял погуще древесной коры. В деревнях беднота сплошь покрывалась водянистой сыпью. Крупные лопающиеся очаги не заживали, и лечить их никто не умел. Животы у женщин и детей раздувало, а ноги стариков внезапно — за ночь — опухали, как при слоновьей болезни.