Константин Кураленя - Казна Империи

–

Воевать будем, друг мой Федя, – обрадовался я неожиданной помощи.

–

Моя воевать не моги, – неожиданно заартачился нанаец. – Нельзя человеку у человека жизнь отнимать, духи не простят.

–

А вот они, – зло сплюнул я в сторону Рваного, – твою жизнь заберут, даже не поморщатся.

– Всё равно – нельзя, грех, – стоял на своём Фёдор.

–

Ну и чёрт с тобой! – не стал я терять зря времени. – Павел Николаевич, ради Бога, заберите это дитя природы с глаз моих и укройтесь с ним в пещере, а я немного повоюю. – Да, прихватите с собой раненного, перевяжите. Хоть кровь остановите…

Пока они укрывались в пещере, я вынул у убитого охранника из карманов запасные обоймы к карабину и принялся выбирать себе позицию. Больше всего подходило вывернутое ураганом дерево. Точнее, воронка рядом с его корнем. Вполне сносный окоп, а нависающие корни заменяют блиндаж. Я расположился на дне воронки и стал ждать.

Минут через пятнадцать откуда-то сверху послышались возбуждённые голоса, а шум осыпающихся камней сообщил откуда ждать появление неприятеля. Вскоре на опушку леса беззаботно высыпало четверо уголовников. Они весело переговаривались, конечно если отборный мат можно назвать речью.

«Опять самонадеянность, – констатировал я очевидный факт. – Как же вы мне все надоели, авторитеты хреновы!»

Бацилла на ходу воинственно размахивал карабином, а в правой руке Убогого покачивался револьвер, наверное, уже покойного лейтенанта.

–

Хряк, Рваный! – весёлый окликом позвал братков Бацилла.

–

Наверное, уже золотишко делят, – гундосо пошутил Ноздря.

–

Не бзди, нас не обделят, – как всегда, безо всякой эмоции в голосе проговорил Убогий.

Я же приладил приклад карабина к плечу и, исходя из принципа предотвращения наибольшей опасности, подсадил на мушку Бациллу. «Зря ты, парень, позарился на карабин», – подумал я с укоризной, прежде чем спустить курок.

Попавшая в цель пуля толкнула Бациллу на Ноздрю, а остальные бросились на землю. Началась позиционная война. Ноздря завладел карабином Бациллы, и на пару с Убогим предприняли попытку обойти меня с флангов. Еще один зэк из четверки остался лежать рядом с Бациллой.

Изредка постреливая друг по другу. Лезть под пули ни кому не хотелось.

Неожиданно со стороны пещеры раздался голос: – Зачем стрелять, зачем духов тревожишь? Людей стрелять, совсем плохо будет.

–

Тьфу ты, чёрт нерусский! – выругался я от неожиданности.

За моей спиной, на краю воронки во весь рост стоял нанайский миротворец Федя. Он размахивал поднятыми вверх кулаками, пытаясь наставить на путь истинный неразумных бандитов.

– Ложись! – отчаянно закричал я.

И Федя упал. Но, не потому что послушался меня, а потому что со стороны противника прогремел выстрел.

Я не видел удивлённого взгляда умирающего проводника, не видел как он, медленно перегнувшись в поясе, словно в молитве, уткнулся лбом в землю.

Я в это время качал маятник.

Первой жертвой моих телодвижений стал Ноздря. Неудачно высунувшись из-за укрытия, он, разбрызгивая по камням мозги, закатился обратно. Убогий рисковать не стал, а просто, вытянув наружу руку, стрелял в мою сторону из трофейного револьвера. Но это его не спасло, а лишь на несколько мгновений отсрочило возмездие. Очень трудно попасть в мишень не целясь, и Ноздря не внёс исключение в это правило. Попал я, когда моя мишень открылась. Пуля прошла навылет через грудную клетку.

Убогий лежал на спине и, сквозь сгустки крови, сипел:

–

Везучий ты, порчак, заделал ты меня, а мне фарт не выпал… – и, вытянувшись в предсмертной конвульсии, застыл.

–

Ладно, духарик, радуйся – зато твоё ярмо досрочно кончилось. – Вполголоса проговорил я ему и осторожно двинулся в сторону, где ещё укрывался оставшийся в живых зэка. Обшарил кустарник и с удивлением обнаружил, что тот исчез.

–

«Подал заявление зеленому прокурору – это по- блатному, а по-нашему – ринулся в бега через тайгу», – дошло до меня. «Значит не от пули, а от лап медведя или с голодухи окочурится».

–

Это всё оно – проклятие чжурчжэней, – ко мне подошёл белый словно мел Павел Николаевич.

–

Бросьте, профессор, какое проклятие? – пожал я плечами. – Просто всё сложилось так, а не иначе.

–

Столько смертей, столько смертей… – повторял, как заведённый, профессор.

– Будьте мужчиной, Павел Николаевич, прекратите причитать! – Прикрикнул я на него. – Давайте-ка лучше поглядим, за что мы тут сражались, да похороним безвременно усопших.