Артем Октябрький - Братья - от Сталинграда до Берлина. Книга вторая

– Товарищ командир!

Снаряд миномета разорвался в каких-то десяти метрах от меня, мне на каску посыпался щебень и земля, в голову ударила взрывная волна, спасло мое положение, я удобно лег с краю дороги, она скрывала большую часть туловища. Отряхнув голову, я повернулся.

– Что? – спросил я, глядя на него.

– Я уже… – еще один минометный снаряд взорвался недалеко.

– Что?! Я не слышу!

– Я говорю, я…

В этот момент послышался оглушительный свист. Отвернув голову, я увидел десятки ракет, летевших с конца дороги и затем падавших на рощу. От взрывов ракет дрожала земля, со стороны рощи понесло жаром, крики немцев было не слышно среди грохота ракет. Все стихло через каких-то десять секунд. Было слышно лишь треск горевших деревянных кузовов грузовиков. В воздухе стоял противный запах гари, и жженого металла. Я снова повернулся к радисту.

– Так, что вы хотели сказать, товарищ радист?

– Я хотел сказать, что уже связался с «Катюшами».

– Я заметил, – на моем лице появилась улыбка.

Радист улыбнулся в ответ, а я встал и аккуратно начал переходить дорогу. Скорее всего наши РЗСО не оставили ничего живого в той роще, но нужно было быть осторожным. За мной следом поднимались солдаты. Я подошел к противоположной стороне дороги. Родион встал рядом.

– Откуда же здесь немцы, а? – спросил он.

Я некоторое время молчал, вглядываясь в размолотую земляную кашу, на месте которой всего минуту назад была зеленая роща с березками.

– Не знаю, – сказал я, наконец, – может отставший арьергард.

– Не велики ли силы для арьергарда? Я думал в них меньше солдат.

– Мы не можем сказать наверняка. Я видел только несколько десятков немцев, что с рощи шли. Сколько их было в самой роще, непонятно. Быть может, не только арьергард, но и энные подразделения, которые мы на марше пропустили.

– Во всяком случае, я думаю, добренько их там было, – сказал Родион, качая головой. – Минометы так нас задавили, их там точно штук десять было, минометов, я имею в виду.

– Во всяком случае, я узнаю потом у полковника.

Спустя пару минут, ко мне подошел замполит.

– Товарищ ротный командир.

– Да? – я повернулся.

– Я тут посчитал, – замполит оглядел дорогу. – Шестнадцать грузовиков разорвало, из них девять полных людей. В овраге лежит тридцать три тела, примерно, это не считая тех, кто лежит на дороге. Здесь четыре взвода, не меньше. Почти полностью разбит зенитный дивизион, половина артбатареи. В общем, у десяти танков полностью разбита ходовая часть, три других можно восстановить, шестнадцать грузовиков уничтожило, еще пять подлежат восстановлению, потеряли зенитный дивизион, пол артбатареи, а люди…

Замполит еще посмотрел на всю картину разрушения и, тяжело вздохнув, сказал:

– Человек сто пятьдесят – двести потеряли… просто так.

– А с моей роты? – спросил я.

– Ну, не знаю. Может человек двадцать – тридцать.

Я повернул голову, и, осознав масштабы потерь, сказал:

– Нет, Григорий Викторович, – посмотрел я на замполита, – они погибли не зря. Они погибли, защищая страну от фашизма, и даже те, кто не успел ничего сделать, ехали защищать Родину. Они погибли не зря, товарищ замполит. – Я снял каску и отряхнул от мусора. – Нужно доложить комбату.

Сложно смириться с тем, что кто-то погибает вот так, по пути на передовую. К обычной-то смерти солдата привыкнуть невозможно, хотя если смотреть на всю войну, то стоило бы, а к смерти неожиданной, которая даже не в бою на передовой, а в пути на передовую, привыкнуть еще сложнее. Конечно, эти ребята погибли не просто так, нельзя так говорить, что просто так. Просто так на войне никто не погибает.

Я посмотрел на солдат, осматривающих тела погибших бойцов.

– Родь, ты это… построй роту, посчитай, кого нет.

Родион, казалось, не расслышал меня, или намеренно проигнорировал этот не то слабый приказ, не то просьбу, которую я так неуверенно выдал.

– Я что, тихо говорю? – прикрикнул я, повернувшись к Родиону. – Немедленно построить роту, хватит сопли жевать!

Мне показалось, что Родиона даже удовлетворил такой ответ. На углах губ показалась еле видимая улыбка. Он отдал честь и со словами: «Так точно!», ушел, отдавая приказы солдатам.

Я подошел к трупу красноармейца, и присел. Молодой сержант в новеньком обмундировании с погонами, к которым я еще не привык, на груди его красовался орден Красного Знамени. В горле у него был осколок железа, от чего вся его одежда была пропитана кровью. Я закрыл ему глаза, а сам подумал: «Прямо как Катю». От этой мысли стало тяжело на душе. Подошел Родион.