Сергей Данилов - Барнаул-517

Но откуда вам знать – про что книга написана, не прочитав ее, добрая маменька? Только от библиотечного просветителя господина Фогеля, то бишь, Мокрицы.

Нет, не пустит родительница на дело освобождения невесть какого пленного Штихеля, стало быть надобно ехать в Дунькину рощу сразу, не заезжая в родительский дом…

– А вы знаете, Настасья Павловна, что не первым учителем у нас во Власихе числитесь, до вас был человек – собирался школу строить на общественные деньги, давно, лет сорок тому назад. Слыхали. Нет? А вон, поглядите, видите земля пустая стоит – вербой заросла – она Штилькиной пустошью обзывается. Лет сорок тому назад один немец барнаульский по фамилии Штилька, говорили даже что дворянского он звания, в нашей Власихе истребовал эту землю под хозяйство, а чтобы местное общество к себе расположить, обещал, что школу для крестьянских детей здесь откроет и будет учить их всем наукам. Землю ту Штилька, конечно, получил, но из всех прочих начинаний один урон для местных жителей да пшик получился.

– Правильно – Штильке надо говорить, – подсказала Анастасия. – Господин Штильке в городе Барнауле организовал Общество попечения начального образования и заведовал им вплоть до своей смерти. Две школы Общество построило и Народный дом для проведения спектаклей, лекций и музыкальных концертов с библиотекой. Он был даже избран депутатом Государственной думы, но умер лет десять тому назад.

– Про то мы весьма наслышаны, матушка моя. А начинал все же Штилька здесь, у нас, я тогда пареньком был лет десяти – двенадцати, его видел и помню – уж очень большой конфуз произошел. Заезжие городские купцы рассказывали старикам нашим, будто батюшка евонный состоял казначеем всего Барнаульского округа, и сына своего в Томскую гимназию учиться отправил, а после гимназии прямиком в Петербург в университет на врача обучение проходить. Но тот высшего заведения не закончил, обратно вернулся. Толи денег не хватило оплатить у казначея округа на обучение сына, то ли с революционерами спутался и его выслали из столицы обратно к родственникам под надзор – доподлинно неизвестно, разное в народе говорили, но сам он, Штилька наш, по приезде во всеуслышание объявил, что, дескать, вместе с народом хочет жить пахать и сеять, сельским хозяйством заниматься. Что твой граф Лев Толстой. Земляной этот надел ему бесплатно из казенных земель сверху выделили без промедления, как вроде переселенцу. А какой он переселенец из столичных студентов во Власихинские крестьяне-огородники? Да никакой, естественно. Это же надо с малолетства науку крестьянскую познавать, к ней привыкать, от отца с матерью перенимать, ее в университетах не дают. О земле-то особый вопрос. Сказывают, когда в 63-ем году вышло освобождение приписных рабочих и казенных крестьян от заводской кабалы на серебряном Барнаульском заводе да рудниках, царь им дарственным указом отписал из казенных земель частные наделы близ Барнаула. Но тем землеустройством занимался не сам царь-батюшка, а кабинетные чиновники его величества, что сплошь и рядом из немцев состоят. Да и в округе нашем начальство сплошь немецкое, и стали они не казенным крестьянам землю нарезать, а своим колонистам немецким, которые либо здесь по разным ведомствам служили, и бесплатно хотели на земельке нажиться, либо из Петербурга прибежали за своей партией «Земля и воля», то бишь хождение в народ устроили вроде нашего Штильки, а настоящим крестьянам – шиш без масла достался. В Павловске так сильно переселенцев обманули с землей той обещанной и не даденой, что целое восстание поднялось, войска вызывали подавлять, много кого и в холодную тогда упекли…

Ну, вот. Стало быть, приехал из Петербурга наш Штилька-студент неудачный и говорит: «Я теперь крестьянствовать буду на своей земле!». Бауэром каким-то назвался. То бишь по-ихнему – знатным хозяином. Но с хозяйствованием у бауэра нашего нового не очень заладилось: ни коня сам запрячь толком не умел, ни за плугом пойти, известное дело – городской дворянин, казначеев сынок к тому же. И в наем к нему никто не пошел – платит мало. Немец – он всегда ведь хочет, чтобы русский на него за так работал, и желательно, чтобы на цепи сидел, видит в нас по-прежнему приписных казенных крестьян, только не к заводу царскому, а к своей собственной персоне. Господский народ немцы – ох, господский. Уразумел все же Штилька – ничего у него не получается с хозяйствованием. «Ладно, – говорит, – вы тут народ совсем темный, неграмотный, давайте хоть для детей ваших школу организуем, деньги на строительство соберем, шапку по кругу пустим, я со своей стороны купцов городских подниму на благотворительное дело, и разрешение от министерских властей вытребую на открытие сельской школы. Построим и будем детей учить письму и счету, и закону божьему, а выучатся они сим наукам, то потом хорошую работу в городе найдут и не станут горе мыкать, как вы мыкаете».