Владимир Волкович - Побеги древа Византийского. Книга первая. Глубинный разлом

– Приехали-с, ваше сиятельство! – прокричал он, с трудом переводя дыхание. – Въезжают!

Михаил выскочил из-за стола, опрокинув стул, на котором сидел, и бросился к выходу.

– Предупреди Катю, – крикнул лакею на ходу, не оглядываясь.

Ворота были открыты, коляска уже въехала. Даша, открыв дверцу и не успев ступить на землю, попала в объятья юноши. Из дома с радостными возгласами выбежала Катя:

– Дашутка, как я соскучилась! – Она бросилась гостье на шею. – Наконец-то ты приехала к нам! – И, несмотря на протесты брата, потащила её в заранее подготовленную комнату. – Тебе надо переодеться с дороги, привести себя в порядок, отдохнуть. Это для вас, мужчин, – раз, два и готов. – Она подмигнула брату.

Вечером в гостиной шин чай и беседовали втроём. Отец, не заезжая в имение, уехал в Италию, где уже давно в клинике лечилась мать. Потом пошли прогуляться по саду, зашли в беседку. Катя нарочито зевнула и со словами: «Разрешите откланяться, господа, девочку ждёт Морфей» – упорхнула, а Михаил с Дашей долго ещё сидели обнявшись под тёплой курткой юноши, надёжно защищавшей двоих от ночной прохлады.

Утром за чаем Михаил объявил:

– Идём в конюшню! Дамы могут переодеться.

Лошади косились на необычно большое количество людей, идущих по коридору между денниками. Первым шёл Фёдор, за ним Ванька, потом Катя и Даша; замыкал шествие Михаил. Он смотрел на изящную фигурку возлюбленной, одетую в Катину амазонку, так ни разу и не востребованную хозяйкой, и непонятное волнение овладевало им. На какой-то неровности Даша споткнулась, и Михаил, славящийся своей реакцией, поддержал её, слегка приобняв. Девушка обернулась, обменявшись с юношей взглядом, и слегка погладила его по руке. Этого никто не заметил.

– Буцефалушка, хороший мой! – ласкал Михаил крупного вороного жеребца с широкой грудью, тонкими ногами и белой звездой во лбу.

Однако конь лишь косился на него лиловыми глазами и не хотел признавать.

– Запамятовал, ваше сиятельство, давно не были, – оправдывал жеребца Фёдор. – Ну ничего, пообщаетесь, вспомнит. Ванька, выводи! – крикнул он второму конюху. – Седлай!

Тёплое весеннее солнышко отражалось в лоснящейся ухоженной шерсти. Михаил легко и привычно, по-казацки не касаясь стремени, вскочил в седло, тронул Буцефала шагом. Конюх отодвинул жердину ворот.

Слегка наподдав пятками, всадник пустил коня рысью. Вскоре Михаил мчался галопом по широкому лугу на вороном жеребце, а девушки, затаив дыхание, смотрели на слившихся в едином ритме коня и человека.

– Здорово! – восхищённо произнесла Даша, с любовью глядя на Михаила.

– Хочешь прокатиться?

– Нет, что ты! Нам и одного наездника достаточно, – весело рассмеявшись, ответила девушка.

Когда Михаил явился в полк, до закрытия летних лагерей в Красном Селе оставалось всего несколько дней. Предстояло принять присягу и участвовать в параде, которым традиционно заканчивали пребывание на выезде все гвардейские полки.

Офицеры, единодушно принявшие на собрании нового корнета в полк, встретили Михаила приветливо и дружелюбно. Ему вручили для прочтения двухтомную историю полка – роскошно изданную книгу с прекрасными иллюстрациями и планами сражений, в которых участвовали кавалергарды. Знакомясь с двухсотлетней полковой историей, Михаил проникался гордостью, ведь ему было доверено служить в подразделении с такими славными многовековыми традициями. Уходили одни люди, на их место заступали другие, но всегда оставались старожилы, которые помнили прежних сослуживцев, начальников, былые порядки. Они передавали новому поколению истории, песни, поговорки, традиции, и благодаря этому дух полка оставался неизменным на протяжении двухсот лет. Теперь его предстояло воспринять двадцатилетнему Комнину.

Наступил волнующий день принятия присяги.

Посредине плаца поставили в ряд несколько столиков, накрытых белыми скатертями, у каждого из которых расположились священнослужители различных вероисповеданий и конфессий. Больше всего принимающих присягу выстроилось к первому столу, где стоял полковой священник с крестом и Евангелием. Рядом – католический ксёндз, лютеранский пастор, магометанский мулла и еврейский раввин. К каждому из них подошли по нескольку человек, и только к раввину всего один – здоровенный парень, на голову выше всех присутствующих, со светлой густой шевелюрой и могучими плечами. Винтовка в его огромных руках казалась тоненькой тростинкой.