Анри де Кастри - Маркиза де Помпадур

Это письмо, несмотря на низкую лесть, представляет собой определенный интерес: прося королеву о поддержке, маркиза как будто не отдает себе отчета в том, что ежедневно глумится над государыней, играя свою роль при короле. Создается впечатление, словно мадам де Помпадур лишена всякого понятия о нравственности, что позволяет усомниться в искренности ее чувств.

Однако она не довольствуется благосклонными словами Марии Лещинской; она желает получить от королевы определенные отличия по этикету, которые уравняют ее с другими знатными придворными дамами.

Так, в 1746 году во время церемонии первого причастия, когда королева должна была назначить пятнадцать дам, чтобы подавать ей блюда, которые она лично передаст двенадцати бедным девочкам, совершив омовение их ног, маркиза вызвалась подать одно из блюд. Королева, сохраняя чувство собственного достоинства, велела ей передать, что ценит ее порыв, но уже располагает помощницами в нужном количестве.

Разочарованная маркиза распустила слух о том, что она будет на Пасху собирать пожертвования. Мадам де Люинь сообщила об этом королеве, та достойно ответила, что сам король счел бы непристойным сбор пожертвований маркизой де Помпадур. В итоге Мария Лещинская поручила эту обязанность одной из своих фрейлин, маркизе де Кастри [12] Это четвертая маркиза де Кастри, Анжелика де Таларю де Шалмазель, вдова маркиза Армана Франсуа де Кастри, умершего от ран, полученных в Богемскую кампанию, старшего брата будущего маршала де Кастри. – Примеч. автора. .

«Сия история оскорбила религиозные чувства королевы, – отмечает герцог де Люинь, – а известно, что в этом отношении она никогда не идет на уступки; фаворитке, сведущей во всех тонкостях такта, неведомы те, кои сопряжены с такими чувствами».

Упорная де Помпадур попросила о чести садиться в карету королевы; та сначала высокомерно отказала, затем, считая, что ей надлежит проявить христианское милосердие, назначила маркизу де Помпадур на вакантное место в своей карете и простерла свою доброту до того, что пригласила ее на обед.

«Та постоянно играла за столом королевы с большим изяществом и благопристойностью, и я заметил , – пишет Люинь, – что, когда настало время идти ей в малый кабинет, она попросила у королевы позволения оставить игру, и та добродушно сказала: „Ступайте“. Есть о чем задуматься философу и христианину».

Сегодня нам трудно представить себе более фальшивую ситуацию, но король приучил двор ко всем своим личным фантазиям, и никто не смел ничего возразить. С каждым днем фаворитка играла все более значительную роль; довольно скоро охотничьи ужины были перенесены из кабинета короля в покои фаворитки; там она собирала избранный кружок, и приглашение на эти ужины считалось большой честью.

Самым важным свидетелем таких собраний является герцог де Крой, будущий маршал Франции, рукописный дневник которого сохранился.

«Поднявшись наверх, ожидали ужина в малой гостиной; король появлялся, когда дамы садились за стол. Столовая была очаровательна, ужин – весьма приятен, непринужден, из прислуги было всего два-три лакея из гардеробной, которые уходили, положив перед вами все надлежащее. Свобода и благопристойность, как мне показалось, строго соблюдались; король был весел, раскрепощен, но при этом не терял величия; он вовсе не выглядел застенчивым, а находился в привычной обстановке, очень хорошо говорил и умел развлекаться. Он казался сильно влюбленным в маркизу де Помпадур, не испытывая стеснений по этому поводу, отринув всякий стыд и словно сделав выбор, то ли ведя себя легкомысленно, то ли приняв мнение света по этому поводу, не оглядываясь на другие, то есть подстраивая принципы (как многие делают) под свои вкусы и увлечения. Он показался мне весьма осведомленным в мелких делах и деталях, но это ему не мешало и не компрометировало в больших делах. Его скромность была врожденной; однако возможно, что наедине он говорил маркизе все. В общем, следуя принципам света, он показался мне величественным в частной обстановке, а все окружавшее его – хорошо отлаженным.

Я отметил, что он заговорил с маркизой, шутя по поводу своей кампании и словно действительно собираясь туда отправиться 1 мая. Мне показалось, что он говорил с нею весьма вольно, как с любимой фавориткой, но которая нужна была ему только для развлечения. Она, ведя себя очень хорошо, имела большое влияние, но король всегда хотел оставаться безраздельным господином и проявлял в этом твердость… Мне казалось, что частная обстановка кабинета состояла лишь в ужине и часе-двух игры после ужина, а настоящая интимность была в другом малом кабинете, куда были вхожи мало кто из прежних и близких придворных. Король, как я уже сказал, был такой, как всегда: любил своих старинных знакомых, с трудом с ними расставался и не любил новых лиц. Я думаю, именно этому постоянству и привычке некоторые были обязаны продолжительностью своего пребывания в фаворе, ибо, кроме настоящих приближенных из узкого круга, остальные пользовались весьма небольшим доверием короля, а то и совсем были его лишены.