Александр Артищев: Гибель Византии

— Этот документ многое скажет посвященному человеку.

— Сдается мне, — добавил он в полголоса, — что именно за ним, а не за моей скромной персоной гонялись те незадачливые убийцы.

Подеста взломал печать и быстро пробежал глазами по тексту. Шумно вздохнул, внимательно перечитал заново, затем приблизив пергамент к пламени свечей, принялся дотошно изучать подписи и печати под ним.

— Надеюсь, подлинность сомнений не вызывает? — осведомился гость.

Подеста отрицательно покачал головой и поднял глаза на посланника.

— Синьор не возразит, если я оставлю документ при себе?

— Синьор возражает, поскольку этот документ обязан сопровождать его повсюду.

Ломеллино пожал плечами и с видимым сожалением вернул пергамент владельцу.

— Что предпримет магистрат в ближайшее время? — спросил он.

— Республика не заинтересована в падении Византии: с османами договориться о свободной торговле будет значительно сложнее. Сенат согласен на бесплатный провоз всех желающих сразиться под стенами Константинополя. Но я сомневаюсь, что их наберется значительное число.

В наступившей тишине слабо потрескивало пламя свечей и мерно капал на поддон расплавленный воск.

— Возможно ли, что город сдастся без борьбы? — прервал молчание генуэзец.

Ломеллино сделал отрицательный жест.

— Пока у власти император Константин, это не произойдет.

— Жаль. Некоторые проблемы отпали бы сами собой.

Подеста не сводил с гостя глаз.

— Не знает ли синьор Бертруччо что-либо о намерениях святейшего престола? Не готовится ли новый крестовый поход на неверных?

— В Европе самоубийц становится все меньше.

Ломеллино отпил глоток из кубка.

— Тогда нам остается одно — надеяться на милость Божью.

Ответа не последовало. Купец заговорил вновь, убеждая скорее себя, чем собеседника.

— Уже дважды османы подступали к стенам города и оба раза уходили ни с чем. Господь не оставит нас в беде!

— Господь не оставит нас в беде….- как эхо отозвался гость, поднимаясь на ноги.

— Я устал, почтенный. Устал так, что тебе и вообразить непросто. А утром у меня еще немало срочных дел. Прикажи застелить постель, сегодня я заночую у тебя.

— Я проведу тебя в свою опочивальню, — засуетился подеста, направляясь к выходу. — Мне до утра нужно многое закончить, а сведения, полученные от тебя, при всем моем желании, не дадут сомкнуть глаз не одну последующую ночь.

Держа подсвечник в вытянутой руке, он пошел впереди освещая гостю дорогу и часто оглядываясь назад. Пройдя вдоль узкого коридора, он остановился перед дверью и приглашающе распахнул ее настежь.

— Если мое скромное ложе устроит синьора посланника, то я прошу его отдыхать спокойно до тех пор, пока неотложные дела вновь не призовут его к себе.

Генуэзец без церемоний повалился на широкую кровать, не снимая ни запыленного камзола, ни покрытых грязью сапог.

— Если синьор Бертруччо пожелает, — купец остановился в дверях, — то утром Пьеро проведет его до того места, какое синьору угодно будет назвать.

— Нет, благодарю, — ответил тот, безуспешно пытаясь подавить раздирающую рот зевоту. — В соглядатаях я не нуждаюсь.

И прежде чем подеста успел на несколько шагов удалиться от двери, он услышал приглушенный храп генуэзца, по-видимому и впрямь смертельно уставшего, давно не имевшего нормального отдыха. Ломеллино повернулся к двери и недобро прищурил глаза.

— Не нуждаешься в соглядатаях, не так ли? Вскоре ты убедишься, что обложен достаточно плотными сетями и вряд ли легко выпутаешься из них. Люди Феофана редко упускают добычу.

Тяжело ступая, он вернулся в свой кабинет и до самого утра обдумывал эти неожиданные и безрадостные вести.

Утреннее солнце окрасило в нежно-розовый цвет пушистые облака, пробудило птиц на ветвях деревьев. Громкий щебет наполнил воздух. Рассвет, набирая силу, вытеснил остатки ночной мглы из переплетения улиц.

Царственный город медленно просыпался от дремы: стали раздаваться голоса людей, звуки отворяемых ставен и дверей. Застучали на булыжнике окованные железом колеса арб и телег; заскрипели оси груженных повозок, перебиваемые дробным стуком копыт ослов и мулов. Тяжело топоча, ночная стража удалилась на покой, уступая улицы и площади во владение толпам торговцев, мастеровых и разносчиков овощей.

У городских ворот, в скоплении селян, направляющихся в Константинополь, возникла небольшая заминка: шестеро всадников в запыленных кольчужных костюмах уверенно расталкивали лошадьми толпу простолюдья. Городская стража преградила было проезд, но дюжий десятник, взглянув в лицо головного всадника, сделал своим воинам разрешающую отмашку рукой. Маленький отряд миновал городские ворота и рысью устремился к центру столицы.