Александр Артищев: Гибель Византии

— Похоже, то был Ангел, — помрачнел подеста. — И если это так, то действительно начинает происходить нечто важное. Коль уж змеиный клубок расшевелился — это не к добру. Впрочем, тебе немало повезло, синьор посланник: ты остался жив, хотя тогда тебя на примету взял сам дьявол.

— Дьявол, ангел — довольно пустой игры слов! Я сейчас весьма далек от мистики, — раздраженно махнул рукой Бертруччо. — Мы увязли в пустой болтовне. Пора пожалуй переходить к делу, синьор подеста. Известие, доставленное мною, не из числа приятных.

— Но что же все-таки произошло, из-за чего встревожен Сенат? — спросил купец, наклоняясь к собеседнику.

Послышался стук в дверь. Генуэзцы откинулись в креслах, их лица мгновенно приобрели непроницаемые выражения. Вошел слуга с увесистой дубиной в руке, но спохватившись, тут же спрятал ее за спину.

— Все спокойно, хозяин. Я осмотрел улицу и ближайшие переулки. Нигде ничего подозрительного.

— Вот как? Ничего подозрительного? — гость наполнил свой кубок и взглянул на слугу. — С каких это пор трупы людей на улицах стали привычным зрелищем для генуэзцев?

— Пусть синьор простит меня, — Пьеро растерянно переводил глаза с одного на другого, — Но о каких трупах он изволит говорить? Улица совершенно пустынна……

Купец махнул рукой и Пьеро, отвесив поклон, поспешил удалиться. Его глуповатое деревенское лицо выражало обиженное недоумение.

— У тебя хорошие слуги, — язвительно заметил генуэзец. — Я допускаю, мертвеца могло уже не быть, но кровь на камнях должна была остаться. Я пью за беззаботную слепоту — она зачастую неплохо облегчает жизнь, хотя в дальнейшем может принести немало неприятностей.

— К своему стыду я должен признаться, что перестал что-либо понимать.

— Теперь меня это не удивляет. Странно лишь, что вы, галатские прохвосты, сидя на бочке с порохом, до сих пор не утратили своей душевной благости. А ведь фитиль-то уже подожжен, синьор подеста!

— Твои слова пугают меня.

— Разве для колонии в новость, что на левобережной стороне Босфора турки спешно сооружают крепость? После завершения строительства она наглухо замкнёт пролив, поставив под контроль движение судов из Черного моря и обратно.

Подеста смотрел на Лодовико остановившимися глазами. Потрясение на время лишило его речи.

— Но ведь это означает конец прибрежной торговли, — сумел наконец выдавить он.

— Не только. Это еще означает и конец Византии, — отчеканил гость, вновь прикладываясь к кубку.

Он пил большими глотками, как бы празднуя неизбежную тризну.

— Султан согнал туда целую армию каменщиков. Строительство не прекращается даже по ночам.

— Турки не осмелятся напасть на Константинополь! — в голосе купца звучала робкая надежда.

Генуэзец рассмеялся хриплым каркающим смехом.

— Кто же им помешает? Они осмеливались нападать на целые страны, владеющие сильными войсками и многочисленным населением. И покоряли их, синьор подеста! А что осталось от Византии? Дым былого могущества и дряхлые стены опустевшего города.

Подеста вскочил с места и заходил по комнате, покачиваясь и ломая себе руки.

— Это конец…. конец всего, созданного с такими трудами! За что Всевышний карает нас?!

— За вашу жадность и самонадеянность, — охотно ответил гость, наливая себе третий кубок.

— Не нужно так убиваться, синьор Ломеллино! В конфликте императора с турками колония останется в стороне и будет преспокойно набивать карманы, выворачивая их поначалу у побежденных, а затем и у победителей.

— А если султан в первую очередь обрушится на нас!? — вскричал подеста, не обращая внимания на издевательский тон собеседника. — Ведь у Галаты нет могучих стен Константинополя. Гарнизон ее слаб, а командиры наёмников продажны, как непотребные девки!

— Золото творит чудеса. В крайнем случае отделаетесь надлежащим выкупом. И еще одно сообщение, равносильное приказу: наши соотечественники должны быстро и неприметно извлечь вклады не только из византийских, но и венецианских торговых домов. Так как по некоторым сведениям война Венеции с султанатом начнется вскоре после падения Константинополя.

— Это достаточно серьёзный шаг, чтобы я или кто-либо иной мог бы взять на себя ответственность, — возразил Ломеллино. — Мне нужны веские гарантии, что это будет оправданно в дальнейшем. А перстень…. Он всего лишь вызывает доверие к твоим словам, но не более того.

Бертруччо искоса взглянул на него, вытянул из внутреннего кармана камзола свернутый в трубку пергамент и бросил его на стол.