Александр Артищев - Гибель Византии

Портовые зеваки, проводящие дни в праздности и болтовне, почтительно расступились, уступая дорогу новоприбывшим. В одном из них, могучем статном воине, чьи густые брови нависали над глазами, а тяжелую нижнюю челюсть скрывала борода, многие сразу признали Димитрия Кантакузина, одного из влиятельнейших людей государства.

Второй из них не был никому знаком — молодой человек приятной наружности, уже перешагнувший порог юности, но еще не вошедший в зрелый возраст. На нем был тёмно-зеленый кафтан, перетянутый у талии узким ремешком, с которого свисал средней длины меч; заправленные в сапоги брючины плотно обхватывали стройные ноги; из-под берета с косо всаженным за ободок пером густыми волнами спускались на плечи тёмно-русые со светлыми прядями волосы; под его тонкими как нить бровями блестели светлые, смотрящие вокруг себя с любопытством приезжего, глаза.

— Дорогу, дорогу! — послышались грубые окрики, и зеваки бросились по сторонам, спасаясь от лошадиных копыт.

Небольшой отряд конных солдат приблизился к стратегу, и сотник, соскочив с коня, по-воински приветствовал Кантакузина.

— Познакомься, Эвбул, — произнёс тот, небрежно ответив на приветствие. — Это мой племянник Роман. Он долгое время жил со своей матерью, а моей сестрой в Генуе. Но узнав о цели моего приезда, тут же пожелал прибыть в Константинополь, чтобы содействовать нам в нашей борьбе. Его отец, как, впрочем, и твой, погиб в морском сражении с неверными.

Угрюмо-спокойные глаза сотника потеплели, когда он взглянул на Романа и, сделав шаг в сторону, он жестом пригласил стратега и его племянника сесть на подведённых к ним лошадей. Вскоре, выбравшись из оживленной сутолоки порта, они быстрой рысью направились к родовому особняку Кантакузинов.

Роман с интересом смотрел по сторонам, окружающее не переставало его удивлять, приковывая внимание своей необычностью.

Рядом с величественными храмами и дворцами знати, над давно неметёными мостовыми кренились придавленные временем лачуги в окружении куч мусора. Довольно часто встречались груды развалин, некоторые здания, темнея черными провалами окон, стояли совершенно пустые, с выщербленными, крошащимися стенами; лишь мастерство строителей предохраняло их от быстрого разрушения. Необычно много было и нищих. Всадники проезжали вдоль пустырей, где в кучах отбросов копошились старики и дети, мимо засеянных просом и овсом участков, где когда-то высились громады строений, а теперь лишь мирно паслись козы. Резкий контраст между различными районами пришедшего в упадок города не переставал удивлять Романа. Вызывало недоумение также и странное, непривычное поведение людей.

Встречающиеся на пути горожане быстро и небрежно кланялись и торопились уступить дорогу, отводя в сторону равнодушный взгляд. Утренняя оживленность пошла на убыль, солнце близилось к закату, и казалось, какая-то усталость и глубокое безразличие овладевают людьми.

Уличные торговцы вели себя не столь шумно, как в других, кипящих жизнью портовых городах, не было слышно криков и смеха детей, даже в голосах собак, казалось, звучала непонятная взлаивающая тоска. В городе постепенно, вместе с сумерками, воцарялась тишина и отчуждение. Лишь птицы, все еще щебеча и перелетая с ветки на ветку, жили своей обособленной от людей жизнью.

«Будто я приехал в дом, где лежит покойник», — недоумевающе подумал Роман и прибавил ходу коню.

Тут его отвлекла неожиданная мысль: они ехали уже достаточно долго, но не только не пересекли город из конца в конец, напротив, за каждым поворотом перед его взглядом открывались все новые и новые улицы, аккуратно разделяющие скопления зданий на ровные кварталы.

«Воистину говорили знающие люди, что Константинополь по величине не имеет себе равных», — подумал Роман, вспоминая узкие и кривые улочки Генуи, затёртые в столь плотном нагромождении домов, что на многие окна даже на вторых этажах никогда не падал луч света. Здесь же дух захватывал от размаха застройки, и он с невольным почтением подумал о таланте древних зодчих, создавших подобное чудо света. Ещё несколько кварталов — и они въехали на широкий, вымощенный хорошо подогнанными каменными плитами проспект, конец которого уходил далеко вперед, теряясь в глубине вечерних сумерек. С правой стороны возвышался двухэтажный особняк с выступами по углам, обнесённый массивной оградой и более напоминающий хорошо продуманное оборонительное сооружение, чем предназначенный для жилья дом. Окованные железными полосами ворота, защищенные к тому же острыми шипами, распахнулись навстречу всадникам.