Александр Прозоров - Соломея и Кудеяр

– Эй, смерд! Отставь стол дальше, под светильник. Мешать будет перед постелью.

Полусогнутый детина, боясь поднять голову, торопливо подбежал к столу – отставил, как указано, отступил.

Елена Васильевна раскинула руки, позволяя княгиням снять с себя парчовый кушак, тяжелый бархатный сарафан, кокошник, развязать платок, опять нахмурилась:

– Эй, смерд! Возьми от стенки скамью и принеси к столу! Анастасия Петровна сидеть на ней станет, как читать начнет.

Детина потрусил куда приказано. Поставил, отступил.

– Нет, не туда! С другой стороны! – капризно потребовала государыня. – Хотя стой, верни обратно.

Смерд опять переставил тяжелую, обитую коричневым сукном скамейку.

– Хорошо, ступай… – Елена Васильевна опять развела руки, а детина поплелся к двери. И тут Великая княгиня снова закапризничала: – Смерд, стой! Анастасия Петровна, тебе так хорошо или дальше к свечам подвинуть?

– Хорошо, государыня.

– Ладно, смерд, ступай… Нет, стой! В углу пока побудь. Мало ли переставить все же придется… – Государыня позволила снять с себя дневную плотную рубаху и облачить в легкую ночную, сатиновую, уложить на перину. – Анастасия Петровна, признайся, читала книгу или нет?

– Не посмела без тебя, Великая княгиня.

– Хорошо… Налей себе вина, промочи горло, прежде чем начинать. Потом мне нальешь. А вы, княгини, ступайте, отдыхайте.

Свита потянулась к двери. На застывшего в углу слугу женщины особого внимания не обращали, равно как на прочую мебель. Это ведь как бы не мужчина, а просто холоп, смерд. Живой инструмент, нужный на тот случай, если придется снова переставлять столы и скамейки. И к тому же государыня остается не одна, а с кравчей.

Вскоре в покоях стало тихо. Княжна Шуйская села на скамью, сделала несколько глотков из кубка и открыла первую страницу:

– В стародавние седые времена, в землях южных, персидских, жил да был царь именем Синагрип, что правил землями Андорскими и Наливскими. И был у того царя советник мудрый, отцом с матерью Акиром нареченный…

Внезапно государыня приподнялась, села на постели.

– Скажи, Анастасия Петровна, а смерд твой читать умеет?

– Вот уж не ведаю, Елена Васильевна, – развела руками княжна.

– А дай-ка я спрошу… – Юная правительница пересекла опочивальню, ухватила детину за курчавую бороду и подняла его лицо к себе.

У женщины имелось изрядно задумок, как вести разговор, как укорить князя за леность и безрукость, из-за каковых он за два года не смог даже простого письма передать, как посмеяться над заигрываниями с кравчей, как подколоть за простецкий холопий наряд – но едва она увидела перед собой так близко лицо князя, его улыбку, его широко открытые глаза, как все мысли моментально вылетели из головы. Воевода тоже не нашел что сказать – они просто молча соприкоснулись губами, слились в поцелуе, столь горячем и долгом, словно пытались за один раз наверстать упущенные годы и месяцы.

– А-а-а? – в некоторой растерянности поднялась со скамьи Анастасия Петровна.

Елена и Иван оторвались друг от друга, но лишь для того, чтобы мужчина смог поцеловать шею ее и подбородок, плечи, руки, подхватить, закружить, опустить счастливо смеющуюся женщину на постель и опять целовать – теперь уже ноги и бедра, потом снова лицо, плечи, грудь… Они были настолько поглощены друг другом, словно унеслись совсем в другой мир – мир света, тепла, мир любви и ласки. Их руки скользили по телам друг друга, их губы то соприкасались, то начинали путешествие по лицам, по волосам, вискам, глазам…

Кравчая в испуге попятилась, выскочила в горницу перед опочивальней и перевела дух, спешно перекрестилась:

– Эва оно как… Сложилось-то разом… Соломея-то супротив Елены нашей просто ангел наивный и чистый была. Воистину непорочная…

В это самое время монахиня Софья укладывала в постельку своего розовощекого сытенького крепыша. Утонувший в перине, укрытый пуховым одеялом, княжонок сладко посапывал, чуть откинув назад голову с еле заметными кудряшками. Рядом стоял зеленоглазый боярин, одетый просто – полотняная рубаха, шаровары, войлочные туфли. Его левая рука все еще висела на повязке, но в целом он выглядел вполне бодрым и крепким.

– Тревожно мне, Кудеяр, – подоткнув края одеяла, повернулась к мужчине монахиня. – Может, зря мы все это… С письмом Василию? Как бы беды не случилось от гнева-то его…

– Ты же хотела от обвинений напрасных в бесплодии оправдаться? – обнял ее здоровой рукой дальний родственник. – Теперь весь мир ведает, что напраслина на тебя возводилась. Ты же хотела за предательство его наказать? Так ныне Великий князь места себе не находит, можешь не сомневаться. Опять же, о рождении дитяти рано или поздно известно стало бы. Так надежнее будет не скрывать оного, а на отца пальцем прямо показать. Нечего врагов своих радовать, в любви настоящей признаваясь. Им ведь сего не понять. – Кудеяр наклонился и поцеловал глаза долгожданной своей корельской красавицы.