Анатолий Коридоров - Планета Крампус. Роман

Алексей монотонно, старательно пересказал все, что услышал от немца.

– Просто удивительно до чего вам разговорчивый немец попался, – произнес, снизойдя до подобия улыбки, капитан. – Фантастика какая-то. Ну да ладно, хорошо то, что хорошо кончается. Значит так, – он выдвинул ящик стола и вынул оттуда несколько листов бумаги, – вот, возьмите.

И протянул их Алексею. После подвинул к нему чернильницу и ручку с пером.

– Подробно напишите все то, что вы слышали от немца о Стругаже, о той самой лаборатории и о ее хозяине – Отто Вернере, если я правильно назвал его имя.

Писать оказалось много труднее, чем рассказывать. Пока он занимался писаниной, капитан раза два выходил из кабинета и возвращался. Не торопил, не подгонял. Терпеливо ждал результата писательского труда Алексея Боровых.

Наконец Алексей отодвинул исписанную бумагу на середину стола.

– Вот, – доложил он.

Капитан, вернувшийся к этому времени в кабинет, молча взял листы и углубился в чтение. Прочитав, так же молча выдвинул ящик стола, достал оттуда картонную папку и вложил в нее листы. И обратил свой взгляд на Алексея. Долго всматривался в его лицо, как бы стараясь запомнить если не на всю жизнь, то, во всяком случае, надолго. И проронил:

– Если все было так, как вы сообщили… Я имею в виду гибель этого самого Вилли Кауфманна… То, возможно, ваше дело будет иметь благополучный исход. Но я тем не менее свои подозрения касательно его убийства или доведения его до самоубийства пока с вас снять не могу. Хоть и доказать достоверность вашей информации пока не представляется возможным. Все встанет на свои места только через некоторое время. Надо подождать. Вы должны будете, если потребуется, повторить все сказанное в других важных инстанциях. Если, повторяю, потребуется. Вы меня поняли?

– Понял.

– О нашем с вами разговоре лучше не распространяться. Это тоже понятно?

– Да.

– Тогда… До встречи.

И Грачик нажал потайную кнопку.

После разговора с капитаном Грачиком прошло томительных три или четыре дня, которые Алексей провел в той же камере. Надписи на стенах он рассмотрел и перечитал не по разу. О себе писать на стене он не счел нужным. Может, потому, что его хоть и держали здесь длительное время, но жестоким пыткам не подвергали. Видимо, с ним был не тот случай, как с другими узниками этого застенка. Кормежка была скудной, однако с голоду умереть не давали. Пару раз к нему приходил доктор из госпиталя, осматривал рану на ноге, делал перевязку. О госпитальных делах никаких разговоров между ними не было. На прогулку выводили раза по два за день. Двор, где гуляли заключенные и задержанные, был невелик, но уютен.

Буквально на следующий день после разговора с капитаном Грачиком его поразила неожиданная встреча на очередной прогулке… С Марголиным… Борисом Соломоновичем. «Вот так номер! Вот так да! А старика-то за что? – негодовал Алексей. – Да неужели из-за того же немца? Не слишком ли дорогая цена за того недобитка!? Скорее всего, у этого капитана появилась возможность свести счеты с главврачом за то, что тогда он не нашел требуемого места для раненого немца».

Борис Соломонович, конечно же, признав своего пациента, избегал разговоров с ним. Они прохаживались по неровному кругу, один раз даже друг за другом, но молча. Да и о чем им было говорить? О здоровье? Здесь эта тема была просто наивной. О причинах попадания сюда, в эти всеми проклятые застенки? О них говорить не хотелось.

Прошло еще два томительных дня. Вдруг дверь камеры отворилась, и на пороге появился надзиратель.

– Боровых, выходь, – произнес он уже привычную для Алексея фразу.

– Я надеюсь, что порадую вас своим сообщением, – сказал капитан Грачик. – Ваша информация о Вилли Кауфманне заинтересовала руководство. А это значит… Это значит, что ваше дело, как я и предполагал, получило благополучный исход. Так что с этой минуты вы возвращаетесь к себе в палату и продолжаете лечение.

Алексей облегченно вздохнул.

– Но наши с вами встречи, я думаю, на этом не заканчиваются.

– И что, я могу идти? – недоверчиво спросил Алексей.

– Я распоряжусь, чтобы вас отвезли на машине, – услужливо произнес капитан. И нажал потайную кнопку.

На кровати, где некогда лежал Мыхасик, а после него немец Вилли Кауфманн, сегодня находился уже совершенно другой человек – раненый Голобородько, как его представил Алексею Броня. И его, Алексея, кровать оказалась занята незнакомым раненым.