– Как прощай? Погоди! Стой! Куда?…
Но Вилли, резко опрокинув свое тело назад, уже вывалился из окна наружу.
Но вот в дверях, ведущих из больничного коридора на лестничную площадку, раздались шаги нескольких человек. По пролету к ним поднималось три человека. В одном из них Алексей без труда узнал часового, который помогал транспортировать сюда немца. А еще двое… А еще двое, как правильно рассудил тогда Алексей, это была смена караула, то есть новый часовой и разводящий в звании лейтенанта. Они не спеша поднимались к окну.
Алексей стоял в растерянности, до конца еще не осознав случившегося. Подошедшую смену караула он встретил, одиноко стоя у раскрытого окна. Часовой смотрел округлившимися глазами на Алексея, пытаясь понять, уяснить для себя – а куда девался немец? Ведь он за него нес ответственность. И вот… немца нет.
А Вилли, вспугнув стаю сизых голубей, лежал распростертым под окном. Жизнь оставила тело Вилли Кауфманна.
Алексей винил прежде всего самого себя за гибель немца. «Если бы я не пошел у него на поводу, разве могло бы такое случиться? – корил себя он. – Ишь, окно… Свежий воздух… Все ему занадобилось. А я и побежал навстречу с распростертыми объятиями. Вот теперь и расхлебывай эту кашу. Сам виноват».
Так он рассуждал здесь, в тесной, напитанной влагой и затхлым воздухом камере, сидя в ней вместе с тем самым часовым, дежурившим в роковое утро.
За ним явились сразу же, как только он дошел тогда, после гибели Вилли Кауфманна, до своей постели. Молодой лейтенант в сопровождении автоматчика подошел к нему и коротко сказал:
– Вам необходимо проехать с нами.
И вот они с часовым уже более двух часов сидят здесь в неведении – а что же будет дальше? Разговора между ними не случилось. Лишь обменялись короткими фразами, и все.
– Это мы тут из-за немца, конечно… – высказался первым Алексей, когда за ними лязгнула задвижка.
– Да. Заработал себе на орехи, – огорченно произнес часовой. Как оказалось, звали его – Карташов. Николай Карташов.
В затхлом помещении, в молчании они прождали своей участи долгих, томительных два с половиной часа. За это время глаза Алексея привыкли к полумраку. Вот рядом, справа от него, на стене выцарапана надпись: «Будьте прокляты! Глушков». И буквально тут же ниже: «Это вы, твари, враги народа. Родину насилуете». Видно было, что у этой надписи и почерк совершенно другой, и подписи не было. На противоположной стене также что-то было нацарапано, но разглядеть Алексею не удалось. Дверь открылась, и сутулый, мрачный сержант произнес:
– Боровых. Выходь.
– Наконец-то, – сказал Алексей, поднимаясь с помощью костылей с жесткой деревянной лавки.
– Ну, пока, дружище, – обратился он к Карташову. – Не обессудь, что так получилось. Кто же знал…
– Да ладно… – неопределенно ответил Карташов. – Чему быть, того не миновать.
И Алексей вышел.
Он неуклюже передвигался на костылях по неравномерно освещенному коридору к выходу из полуподвала. За ним следовал сержант. И где-то на полпути справа обнаружилась открытая дверь возле которой курил круглолицый невысокий лейтенант.
– Ну чего глаза пялишь, – рыкнул на него лейтенант, когда Алексей поравнялся с ним и непроизвольно заглянул в открытую дверь. А там, увидел он, на полу лежала полуобнаженная молодая женщина, на которую лил воду из ведра молоденький солдат. Женщина была без сознания.
У Алексея в памяти всплыли только что прочитанные на стене слова: «Это вы, твари, враги народа. Родину насилуете».
– Вали отседа, гнида, – грозно рявкнул лейтенант на Алексея.
И вот он в кабинете, не вызывающем светлых, радужных чувств. В нем все строго, сдержанно. Меблировка более чем скромная, решетки на окнах, густо накурено…
За столом сидел знакомый по госпиталю капитан, кажется, Грачиком его называл Борис Соломонович. Радушия и доброжелательности на его лице Алексей не обнаружил. Но отметил, что забавен внешний облик энкавэдэшника. Капитан был без фуражки, а потому видны были гладко зачесанные назад редкие темные волосы. А вместе с ними тонкий, заостренный, чуть продолговатый нос делал капитана похожим на птицу. Алексей сделал усилие, чтобы не улыбнуться: «Ну точно грачик». И тут же почему-то подумалось: «А может быть, и прав Броня, на передовую бы его на недельку… Чтоб сапожкИ…».
– Присаживайтесь, – предложил капитан и указал на один из стульев.
Алексей охотно присел на указанный стул.
Капитан полистал бумаги, лежащие на столе и, не глядя на сидящего перед ним посетителя, сказал:
Читать дальше