Капитан подошел к окну, потянулся было рукой, чтобы прикрыть открытую настежь форточку, но передумал.
– Ветер-то какой! – то ли с некоторым удивлением, то ли со сдержанным восторгом воскликнул капитан. – Похоже, гроза надвигается.
Помолчав, задумчиво взял со стола пачку папирос, спички… Закурил.
– Вон как закручивает! Н-да… Пылищи-то принес. Все что можно вверх поднимает… Ишь ты…
Над форточкой колыхалась занавеска.
– Да ну-ка его к черту! – решительно произнес капитан и захлопнул створку. – Так вот… Да… К нему будет подцеплен вагон с пополнением для фронта. Данное пополнение, состоящее в основном из штрафников, поручается сопровождать лейтенанту Одарееву. А вот его помощником на пути следования пополнения предполагается назначить вас.
– Меня? – удивленно воскликнул Алексей.
– А что тут особенного? Во—первых, доберетесь до места; во-вторых, с пользой для дела; в-третьих… Вы же сержант по воинскому званию, насколько мне помнится?
– Младший, – поправил капитана Алексей. Но тот на уточнение не обратил никакого внимания.
– В общем, вопрос решенный. Так что, готовьтесь, сержант Боровых, к путь-дороге. Не думаю, что она для вас окажется легкой, но я желаю, чтобы у вас по пути никаких проблем не случилось. И вообще, чтобы со службой в дальнейшем у вас был полный порядок. До свидания. Я вас не задерживаю.
Алексей поднялся со стула и уже двинулся к выходу, но приостановился.
– А можно вопрос? – обратился он к капитану.
– Можно.
– Мне известно, что из-за этого немца три человека оказались наказанными, правда, каждый по-своему. И мне интересно, за что и какую повинность понес часовой, охранявший немца в палате. И за что наказан Борис Соломонович Марголин.
– Это уже не вопрос, а целый букет вопросов, – усмехнулся капитан. – Я, конечно, не обязан давать отчеты посторонним, но в данном случае, пожалуй, разве что в виде исключения… Вы же были рядом с нами в то время, как Борис Соломонович упорно отказывался поместить раненого немца в изолированное помещение. Хотя, я был твердо убежден, этот вопрос был решаем. Он же ссылался на какого-то генерала, которого в самое ближайшее время должны были выписать из госпиталя. А после этого, мол, и местечко для немца освободится. Но почему он не порешал этот вопрос с выздоравливающим генералом? Не переселил того временно в общую палату или еще куда-либо. Одним словом – с Борисом Соломоновичем идет разбирательство. Мне пока судить трудно, чем оно закончится. Вторым звеном в этом деле является часовой. С этим человеком никаких сложностей нет и быть не должно. Тут все предельно ясно – поручено охранять объект, так будь любезен. Но он отлучился от охраняемого им немца и перепоручил его неприкосновенность другому лицу, то бишь вам. Его пришлось отдать под трибунал. А вот третьим звеном оказались вы. И вам пришлось пережить немало нелегких дней в наших полуподвальных апартаментах. Но к благополучному исходу привели три фактора. Первый – это ответ на наш запрос в войсковую часть, откуда вы сюда прибыли. Оттуда пришел документ, положительно характеризующий вас по службе. Второй – это то, что вам удалось заполучить от Вилли Кауфманна ценную информацию, и третий – это то, что прямых доказательств убийства его вами нет. Более того, есть основания полагать, что немец и сам хотел, чтобы его лишили жизни. Даже я могу это подтвердить. Вы же нам сами помогли определиться с причиной его криков, когда его только-только доставили в госпиталь. Удовлетворил ли я ваше любопытство, сержант Боровых?
– Спасибо, – ответил Алексей. – Я могу идти?
– Вы свободны, сержант.
Гроза прошла три дня назад, а сырая, промозглая, ветреная погода, которую она принесла с собой, осталась. Над Нижнеруднинском первые дни нависали низкие, тяжелые тучи, а теперь над крышами домов протянулась на все небо серая, непроглядная пелена. Город как-то подобрался, насторожился, тая в своих домишках скудные остатки тепла, радости и счастья. По дворам не хлопало стиранное и развешанное на веревках белье. Куда-то забились шумные стаи сизых голубей. И голубятни на крышах домишек и сараев казались опустевшими. Никто из пацанов, да и взрослых голубятников, не рисковал, да и не испытывал желания выпускать своих заветных почтарей и турманов в бесконечную небесную серость.
С утра до вечера то припуская, то затихая, накрапывал нудный дождь. На дорогах и во дворах раздольно и широко разлились лужи, на зеркалах которых были заметны многочисленные мелкие, то и дело возникающие и угасающие кружки от дождевых капель.
Читать дальше