Аскольд Герсо - Графиня поневоле

В тот момент, когда карета исчезла за углом, ребята приуныли, каким-то внутренним чутьём поняв, что Ефремушку они потеряли навсегда, о чём он сам ещё и не догадывался.

У детей, постигающих жизнь на улице и в подворотнях, интуиция более развита, поскольку они предоставлены сами себе и за любые шалости и ошибки ответственны сами, папка с мамкой не заступятся. Что, как следствие приводит к мысли принимать решения самому, ибо никто за тебя сие делать не будет, да и не кому. Ефремушка, находясь в карете уже более получаса, начал осознавать, что происходит нечто, выходящее за рамки условностей, и решил обратиться к дяде, а как иначе обращаться к человеку значительно старше себя, сидящему рядом, жалостливым голосом:

– Дяденька, я накатался. Выпустите меня, пожалуйста.

– Малец, а покушать не желаешь? – вопрос, заданный графом, попал в самую точку. Ефремушка и сам давно уже почувствовал, как у него сосёт под ложечкой от голода, от момента, когда они покушали булочку с маком, прошло достаточно времени и растущий организм, требовал еды, – да и когда ещё доведётся, сидя рядом с графом, прокатиться ветерком, а?

– Хочу, – сказал Ефремушка, не смея прямо в глаза смотреть взрослому человеку, проникшемуся к нему жалостью, не обратив внимания на последние слова. Да и едва ли поверил бы он им. Станет какой-нибудь граф, катать его в карете… Животик же и вправду напоминал о себе тянущей болью, и говорить: не хочу, значит обмануть самого себя.

– Ну, тогда спешить тебе ни к чему, правильно? Прошка, – окликнул он кучера, – заверни к закусочной.

– Слушаю-с, барин, – отозвался кучер, до сих пор ещё не оправившийся от удивления.

Ефремушка, почувствовал, как карета свернула, но не видя через занавески, прикрывающие оконца, ничего не понимал. Происходило же многое, что в корне бесповоротно изменяло его дальнейшую жизнь.

Когда переступили порог заведения, в нос Ефремушки ударил аромат вкуснейших блюд, вкус которых ударил в нос и защекотал желудок, как и в те дни, когда он проходил мимо харчёвен и закусочных, да и даже мимо жилых домов, где готовили обед или ужин. Кроме печёной в костре картошки или украденной, иной раз выловленной рыбки, разве что другое он знал в своей жизни. Барин, а он это понял уже несмотря на малолетний возраст, заказал первостатейный обед, да и подавали им не чета другим. Уже приступив к трапезе, граф, видя его аппетит, с каким он уплетал за обе щеки, не удержался от вопроса, настолько ему занятным показался малец:

– Отец с матерью, поди, осерчают, узнав, что ты потерялся?

– А у меня их нету, – не переставая жевать, с полным ртом ответил Ефремушка. Ему и в голову не пришло с какой целью расспрашивает его барин.

– Да как сие может быть? – заинтересовался граф. – И где же они?

– Кто их разберёт? Мамку я почти не помню, а тятю совсем не знаю, был он или его и не было…

– А ко мне в дворовые не желаешь? – смекнул граф, видя живость пацанёнка, способного на лету принимать решения и за словом в карман не лезущего.

– Я и сам ещё не знаю, чего хочу, – ответил Ефремушка, до которого дошёл смысл слов, к чему клонит граф. В этом была вся правда.

– Как тебя звать-то, малец? – спросил Апраксин.

– Ефремушкой кличут, – вполне серьёзным тоном ответил пацанёнок на вопрос, поставленный прямо и, не имеющий других ответов. Хотя, графа едва ли интересовало, как его на самом деле зовут.

– Ефремушка, так Ефремушка. Так как насчёт предложения у меня обитать. Кров, пищу обеспечу, а требуется немногое: изредка меня и гостей развлекать. Сойдёт?

Предложение, перед которым трудно было бы устоять взрослому человеку, поставило пацана в тупик. Доселе он сам себе был предоставлен, хотя иной раз и приходилось выполнять поручения старшего, а тут заманчивое предложение… Ефремушка, конечно же, понял к чему клонит барин, да и доводилось ему видеть дворовых, но и дармовая еда привлекала.

– А шибко гонять не будешь? – с взрослой осведомлённостью посмотрел он на барина, который так и не притронулся ни к одному блюду. Ему было интересно наблюдать за этим смышлёным мальчишкой, как он, будучи даже голодным, не набросился на еду. Да и с виду пригожий, граф с ожиданием смотрел на него.

– Ну, это как себя проявишь, – лукаво ухмыльнулся граф, довольный, что заинтересовал Ефремушку. Своих детей у графа Апраксина не было, а потешить душу дитём хотелось, и чем-то засел ему в душу Ефремушка. Может быть тем, что граф сам ещё был молод, и душа требовала широты русской, а проявить, чтобы душа радовалась, никак не получалось.