Аскольд Герсо - Графиня поневоле

Если повезло увидеть, что-то в зеркале, то верили – непременно случится. И по этой причине Лизавета ещё ни единого раза не пробовала участвовать в таком гадании, хотя и желание было нестерпимо велико. На следующий год, она дала себе слово во что бы то ни стало посмотреть в этот бесконечный коридор ведущий в мир зазеркалья.

Оглянись они назад, возможно, и заметили бы несущуюся на них карету на санном ходу, впряженную в пару лошадей, надвигающуюся темной массой в их направлении. На заснеженной-то улице хорошо видны тёмные силуэты. На пронзительно чистом от облаков тёмно-фиолетовом небе лениво перемигивались звёзды рассыпанным алмазом, морозный воздух при каждом выдохе мерцал тысячами, сотнями тысяч серебристых искринок, окутывая облаком, когда рядом с ними поравнявшись, карета остановилась.

Всё вокруг располагало к благостному созерцанию природы, преподнесённой Творцом, Господом нашим, на радость человеку, когда кажется, разбегись немного, расправь руки и воспаришь над землёй, как птица, душа сливается с окружающей красотой. И мысли, растворившись в окружающем пространстве, не тревожат душу ни о чём: о будничном ли или об извечном. Деревья до самых кончиков веток посеребренные морозцем, стоят без единого движения. Шелохни ветки самым ласковым, едва ощутимым ветерком, и пойдёт по лесу хрустальный звон от дерева к дереву. Казалось, что всё вокруг погружено в глубокий зимний сон до самой весны.

Вечер принявший эстафету у светлого дня, погрузил всё в сон, улица, занесённая снегом, казалась пустынной. Но в некоторых домах, продолжая вечерять, ещё не погасили свет, исходящий у кого из лучин, в семьях, что победнее, а у кого из керосиновых ламп в богатых, состоятельных и в окнах можно было разглядеть смутные тени, на других же закрытые ставни говорили о том, что хозяева отошли в покой.

Никто даже опомниться не успел, потому как едва ли кому могла прийти в голову подобная мысль, когда из распахнувшейся двери кареты хищным коршуном, бросающимся за дичью, выпрыгнул человек в долгополом овчинном тулупе, как только он умудрялся не запутаться в полах, и, схватив Лизу в охапку, скрылся в глубине кареты, погружённой в полную непроглядную тьму и только, что они услышали напоследок, как тот же человек зычным голосом крикнул кучеру, восседающему впереди:

– Гони!

В морозном воздухе одинокий крик разнёсся далеко вокруг, и, казалось, сам воздух задрожал от этого крика. Следом раздались крики перепуганных девушек, никак не ожидавших подобного. Да и разве можно ожидать в маленьком провинциальном городке такого лиходейства, чудовищного вероломства от кого бы то ни было. Лошади, от резкого взнуздания издали громкий всхрап, выпуская клубы пара, и с места взяли разбег, отпечатывая следы подковами. В карете, где оказалась Лизавета, было слышно, как возничий понукивает лошадей, вздымая снежную бурю, и без того несущихся из всех сил по утоптанной дороге.

Лиза, едва переведшая дыхание, хотя сердце продолжало биться, как у загнанного зайца и страх сковал все члены в своих тисках мёртвой хваткой, украдкой посмотрела на своего похитителя. И в то же время незаметно продолжала шептать украдкой молитву: «Всемилостивейший Господе Иисусе Христе, снизойди до своей рабы Лизаветы, да не отдай на поругание и осквернение нечестивцам, и да не остави мене одну, рабу твоя, Господи…».

Слова молитвы перемешались в голове у Лизаветы от пережитого страха, но смысл молитвы она помнила досконально и твердила про себя. Пару раз она даже осенила себя крестным знамением и успела заметить, что на похитителя сие действо никак не подействовало, что разумеется, немного всё же успокоило Лизавету. Басурмане на дух не переносили крестные знамения и даже упоминания Господа.

Глаза Лизаветы, вначале ничего не различавшие в темноте, присмотрелись к ней и стали смутно, но всё же видеть. Из- под лохматой шапки, сшитой из шкуры волка, торчали пряди давно не видевших ножниц, волос, несколько осунувшееся лицо с хитрым прищуром глаз, но вот нижнюю часть лица скрывала густая чёрная борода, более привычная представителям народностей Кавказа, а в средней полосе же России, то приличествовало разбойникам с большой дороги. Обретя дар речи, Лиза всё ещё испуганным голосом спросила:

– Вы кто такие? По какому праву?

Но едва ли подобное могло возыметь силу, тем паче в данных обстоятельствах, когда никому и в голову не придёт, подумать, что в проезжающей карете силой удерживается заложница. Да и карета, запряжённая в тройку лошадей, и мчащаяся в ночи, у невольных свидетелей вызывала одно лишь чувство: как бы ненароком не задавили и старались отойти подальше.