Heike Bonin - Ведьма

Пока Амброзиус говорил, фрау Ведекинд остановила свой ужасный хныканье и вопли и слушала его тускло сияющим взглядом. Теперь, когда молодой доктор грустно отступил, она начала снова.

«Нет, нет, нет! Она отчаянно кричала. "Клянусь Богом всезнающий, у меня нет" ни одна часть в нем! О, богохульные языки! Как я должен отказаться от моего Господа и Спасителя ради отвратительного сатаны и моего небесного сыновства против вечной язвы! О ты моя дорогая мать под землей! О, я прохожу! Помилуй меня, верный Иисус, умерший за нас на кресте! Спаси меня, милостивый Спаситель, ради своей дорогой крови!»

Безжалостные мужчины столкнули несчастную женщину через порог, несмотря на ее хныканье и сопротивление.

«Возьми себя в руки!» – крикнул доктор Эмброуз вслед несчастной женщине. «Для тебя должно происходить все, что только возможно! И молитесь Богу, чтобы он дал вам стойкость! Правда должна и откроется».

Он сам так не думал. Он знал, насколько маловероятны перспективы судебного разбирательства по делу о злонамеренном человеке. Теперь здесь, полностью перед преградами неумолимого Бальтазара Носа! Под председательством этого печально известного трибунала в Глаустедте ни разу не было оправдания, не говоря уже об увольнении.

Большая толпа присоединилась к печальной процессии, некоторые праздные зеваки, которые все еще чувствуют удовлетворение даже там, где несчастья настигают их товарищей, некоторые люди, действительно пострадавшие от этого инцидента. Некоторые, кто был убежден в невиновности арестованных и предавался страху, что та же беда может вскоре поразить их самих, молча вздыхали и тайно восстали против авторитета кровного судьи. Но многие, особенно женщины, произносили самые жестокие ругательства, обвиняли «демона» в бесчисленных проступках и адских уловках и, выражая свой внезапно пробудившийся гнев, действовали хуже, чем самый злой вопрошатель.

Бригитта Ведекинд перестала жаловаться под воздействием этой враждебности. До этого, по ее мнению, у нее были только друзья в ее родном городе. Теперь внезапно [362] они подавили бешеную ненависть. Действительно ли она изменилась за одну ночь? Это изменение сделало ее застывшей. Даже прощальные слова молодой доктора, так освежающе обрушившиеся на ее сердце, уже не действовали. В тусклом, безветренном отчаянии она шла, опустив голову, глаза остекленевшие и выпученные, как будто она уже выходила на Böhlauer Trieb, где Бальтазар Носс устроил костер во имя ландграфа…

Тем временем доктор Амброзиус вернулся в дом, чтобы позаботиться о плотнике и его дочери Эльме. Он нашел их обоих неподвижными в гостиной. Рухлофф, старый подмастерье, осторожно разложил ребенка на мягкой скамейке. Затем она пришла в себя и села, прислонившись к стене, бледная, как простыня, в то время как ее отец, не говоря ни слова, стоял у запачканного деревянного сундука, и его утешительные речи из благих намерений старого подмастерья были так же мало тронуты, как и его слова Эльмы. жалкое равнодушие. Доктор Амвросий слишком рано заметил, что каждое слово здесь было напрасным. Карл Ведекинд знал так же хорошо, как и он сам, что означало арест подозреваемого под властью террора Бальтазара Носса. Он поблагодарил хриплым, беззвучным голосом – коротким, отрывистым – и у него был только один судорожный жест – растопыренные и сжимающие пальцы. Эльма молчала, как могила. Ее пристальный взгляд был устремлен в лицо человека, которого она втайне так страстно обожала, о рабочей силе которого она больше всего подозревала. Но глубокая печаль и беспомощность, которые теперь проявлялись в дружелюбных, самоуверенных и энергичных чертах лица, сразу развеяли все сомнения. Она это хорошо видела, он тоже ничего не мог поделать, несмотря на свои многочисленные связи, огромную популярность, его поистине мужскую храбрость. Это ужасное осознание нанесло ее последней надежде смертельный удар. И боль за единственную мать, которую она любила, перед которой стояла такая ужасная судьба, полностью парализовала ее.

Когда молодой доктор, которого теперь отозвали другие обязанности, покинул гостиную одновременно со старым подмастерьем – потому что теперь он тоже видел, что все усилия здесь пока напрасны, – Карл Ведекинд внезапно бросился туда. напротив мягкой скамейки, на которой сидела его Эльма, сидела на полу и издавала дикий вой. Его искаженное лицо снова обратилось к Эльме, а затем сильно ударилось о засыпанную песком половицу, словно в жадном желании самоуничтожиться. Так что он оставался растянутым, безмолвным и неподвижным. Лишь изредка мимолетные судороги пробегали по его широким мышцам спины.