Софрон Данилов - Манчары

— Погоди. Тише!.. Слушай… — недовольно пробурчал старик, затем остановился, огляделся вокруг и, склонившись к нему, прошептал: — Бежать хочешь… к себе на родину?.

— О-о, о-о!.. — простонал Манчары, посмотрел на кандалы, сковывавшие ему руки и ноги, оглядел высокую ограду тюремного замка, ощетинившуюся железными кольями. — Но как?..

— Ну ладно… Кандалы — это моя забота. С ними справимся. Самое главное — выйти из замка. Из-за жары с сегодняшнего вечера двери камер будут оставаться открытыми на ночь. Вместо запоров у дверей должна сидеть стража. Это тоже преодолимо. Надо тихо выйти из барака, чтобы не заметила дворовая стража, и перебраться через стену. Это уж твоя забота.

— Смогу ли? Такая высокая…

Манчары до того смутился, что не смог договорить.

— Одолеть можно. — Старик раскопал землю на завалине и вытянул довольно толстую пеньковую верёвку. — Смотри, у неё на конце привязан камень. Ты её закинешь так, чтобы кирпич попал между двумя железными кольями. Осторожно. Чтобы не было большого шума. Потом постоишь, прислушаешься, по верёвке вскарабкаешься наверх и так же спустишься по ней на другой стороне. Вот и всё.

— Ладно, ладно!.. — отвечал Манчары, повеселев.

— Это будет лежать тут. И ещё я здесь спрячу котелок. В пути тебе понадобится. — Старик закопал верёвку обратно. — Ну, что скажешь?..

— О-о, о-о! Отец…

— Ну, кончили. А то заметят. Пойдём… — Приближаясь к двери барака, старик разразился громкой бранью: — А ну, живее! — и несколько раз толкнул Манчары в спину.

Когда ждёшь, дни и ночи удлиняются, время замедляет свой бег. Манчары в ожидании совсем извёлся. Желанное время всё ещё не наступало. Иногда бывают ночи, когда старик не дежурит, да и не всегда он один. Чаще всего вдвоём. Чтобы о чем-нибудь узнать, Манчары при всяком удобном случае вглядывается в глаза старика. А тот держится так, как будто никогда не было у них того ночного разговора.

«Как же так? Неужели?..» — удивлялся Манчары. Но вот однажды, когда он толкал тачку с каменным углём, старик встретился с ним и подмигнул ему.

— Перед тем как ложиться спать, зайди в дежурку, — тихо сказал он.

Вечером, когда в камерах потушили светильники, Манчары пришёл в условленное место.

Оказалось, что старик сидел один. Увидев его, вскочил:

— Зачем пришёл, варнак? Нагайки захотел? Я тебе покажу! — кричал он и оттеснял его в тёмный угол, со свистом рассекая нагайкой воздух. Затем он ловко снял с Манчары кандалы, надел на него новые и прошептал: — Они распилены и держатся кое-как. Ты их обломаешь и снимешь. Второй надзиратель ушёл за ужином. Когда придёт, я его напою. Как только он завалится спать, я задую фонарь и ты сразу же выходи. А сейчас иди на своё место… — Нагайка засвистела в воздухе. — Живо в камеру!

Манчары тихо и неподвижно лежал в углу. Сердце его так билось, что казалось, оно спешило вырваться на свободу раньше своего хозяина. А время идёт очень медленно. В коридоре, где сидели надзиратели, всё громче слышались разговоры. Изредка гудел хриплый бас старика. Больше всего говорит второй надзиратель. Не похоже, что он скоро замолчит. Манчары с досады даже заскрежетал зубами. Неужели постигнет неудача? Как жарко в камере, как в ней душно! Можно задохнуться. А как же он до сего времени выносил всё это и пробыл здесь столько дней?

Наконец, после долгого ожидания, стало тихо. Манчары всё ещё продолжал пристально глядеть в открытую дверь. Но вот потух и фонарь. Наступила темнота. Манчары обломал кандалы, осторожно, бесшумно встал. Перекрестился и, тихо выйдя в коридор, на цыпочках пошёл к наружной двери и вдруг у порога наткнулся на человека.

— Ох-х!.. — произнёс от неожиданности Манчары.

— Тише!.. — шепнул старик. — Ну иди.

— Ну, а ты?.. А вдруг тебя…

— Пусть. Я уже прожил жизнь. Обо мне не беспокойся.

Плечо Манчары несколько раз стиснула тяжёлая рука.

— Скажи хоть своё имя. Буду всю жизнь помнить.

— Я безымянный караульный пёс. Каторжане называют меня Волосатая морда. — В горле старика словно что-то хрустнуло. — Кажется, звали Егоршей, когда был молодым… Устя… называла Егорушкой…

— Прощай, отец Егорушка! — Манчары прижался к старику.

Старик оторвался от него и оттеснил его к двери:

— Уходи… Торопись!..

…А утром была поднята большая тревога. Сначала расшумелись каторжане, нашедшие разорванные кандалы. Этот шум дошёл до надзирателей. Надзиратели доложили начальнику караула. А командир донёс начальнику тюрьмы.