Софрон Данилов - Манчары

— Кэпсэ!

Никто не ответил.

— Есть здесь кто-нибудь?

Опять никто не ответил. Только с нар послышалось чьё-то сопение. Когда глаза Манчары привыкли к полумраку, он увидел при тусклом свете берестяного окна со слюдяными пластинками вместо стёкол сидевшего в углу и сверкающего оттуда глазёнками ребёнка лет семи-восьми. Манчары раскрыл дверь пошире:

— Деточка, иди ко мне…

Мальчик ещё больше свернулся в комочек и плотнее прижался к углу.

— Не бойся. Почему ты сидишь в темноте?.. Иди, не бойся.

— Я… не боюсь… — еле слышно прошептал ребёнок.

— Тогда иди сюда.

— У меня нет сил…

Манчары поднял ребёнка на руки. В это время зашевелилось старое заячье одеяло, лежавшее на полу.

— Это моя сестрёнка, — сказал мальчик.

Манчары, взяв на руки мальчика и девочку, вынес их во двор. Дети были лёгонькие как пушинки. Усадив ребятишек на зелёную травку во дворе, он повнимательнее оглядел их. Не верилось, что это живые существа. Они напоминали собою мучеников, у которых остались лишь кожа да кости. Казалось, что они просвечивают насквозь. Манчары на миг даже глаза зажмурил.

— А где же ваши отец, мать?

— Наша мама… там… — указала на высокий пригорок девочка.

— Умерла… — сказал мальчик. — А отец ушёл в сосновый бор надрать заболони. Нам нечего есть. Мы кипятим сосновую заболонь и едим её.

В это время из-за юрты появился мужчина с кожаной сумкой на плечах. Увидев осёдланного коня и незнакомца, он остановился.

— Тятя! — засуетились мальчик и девочка.

— Тойон, здравствуй… — издали начал отвешивать поклоны хозяин дома. — Тойон…

— Я не тойон, — улыбаясь, ответил Манчары. — Подойди поближе. Как тебя зовут? Чьё это хозяйство?

— Меня зовут Уйбанчыком…

Удивляясь, что такой прилично одетый человек, с таким светлым и приятным лицом, отрицает, что он тойон, хозяин юрты недоверчиво и медленно приближался, беспрестанно отвешивая поклоны.

— Вот ребятишки-то твои совсем исхудали. — сказал Манчары.

— Тойон мой, живём так, что чуть не умираем с голоду… Запасы наши давно уже кончились. Была у нас корова, но несколько дней назад тойон бай Бакыса забрал её у нас за долги, накопившиеся ещё с давних времён. Вот мы и перебиваемся сосновой заболонью. — С этими словами Уйбанчык опустил свою суму на землю. — И, словно по злому умыслу, рыба на нашем озере до сего времени не может выплыть.

— А вдруг рыба не скоро появится? Что тогда? Твои дети разве могут ещё долго протянуть?

— Мои ребятишки… Мои птенчики… — Уйбанчык смахнул рукавом слёзы, покатившиеся по щекам. — Не знаю, за какие провинности и грехи так нас наказывает всевышний?

— Ведь по долине ходит табун лошадей. Если поймать одну из кобылиц и подоить, можно детей напоить молоком.

— Нет, нет!.. Грех большой!..

— Если ты зарежешь хоть одну из этих ожиревших гулевых кобылиц и этим спасёшь свою жизнь? Неужели…

— О-о, не говори, пожалуйста, не греши, мой тойон! Уши бая Бакысы чутки, глаза его зорки. Нет-нет, что ты!.. — Уйбанчык стал на колени. — Пусть всё определит доля наша, наша судьба. От судьбы не уйдёшь…

— Рассуждая так, вы умрёте с голоду, а кругом так много добра…

— Что же делать. Такова, значит, наша доля. Если нам не суждено умереть, может, наше озеро поделится с нами своими дарами… И соседи, когда у них отелятся коровы, поднесут нам стакан молочка…

— Уйбанчык, разве этот скот не ты выкормил и выпоил, взрастил?

— Так-то оно так…

— Значит, тогда эти лошади принадлежат не баю Бакысе, а тебе. Богатства мира принадлежат тому, кто их создал и преумножил!

— Нет-нет! Это грех! Пусть эти слова не были сказаны вами, и я не слышал их. — Уйбанчык зажал уши.

— О-о, несчастные! До чего же вы темны! Когда же у вас, мучеников, откроются глаза, проснётся разум? — воскликнул Манчары и, подскочив к коню, развязал свёрток, притороченный к седлу. — Вставай, Уйбанчык. Здесь есть немного лепёшек с маслом. Поешь сам и покорми ребятишек. И никуда не ходи. Я сейчас вернусь.

Схватив берестяной туес, висевший на деревянном крюке у двери, Манчары вскочил на коня и помчался вдоль долины.

Когда солнце начало клониться к закату, Манчары прискакал обратно с привьюченным к седлу задним стегном кобылицы и полным, плещущимся через края туесом молока.

— Этим молоком напои своих ребятишек! А мясо свари! — приказал он Уйбанчыку строгим и решительным тоном.

А тот сидел неподвижно, словно был приколот к земле.

— Ну, что же ты сидишь?

— А это… откуда взял? — с трудом выговорил Уйбанчык.