Софрон Данилов - Манчары

Манчары повернулся и, лёжа навзничь, отмахивался от комаров махалкой из белого конского волоса, с костяной рукояткой. Сюда, на Килэдимэ, он прибыл вчера.

Года три назад, когда Манчары был схвачен и отправлен на каторгу, бай Асхар приказал выпороть нескольких бедняков из его наслега и отнял у них скот и имущество, заявив при этом, что «они приняли участие в разбое Манчары». На самом же деле эти люди не присоединялись к Манчары. Их обвинили ложно, чтобы отобрать у них скот. Случайно попав в эти места, Манчары решил отомстить за всё это Асхару. Но оказалось, что бай уехал в соседний улус. Манчары укрылся недалеко от дороги, проходившей мимо байской усадьбы, и ждал его целый день, но тот так и не приехал. Бай, видимо, узнал каким-то образом о замысле Манчары… А если так, то он не приедет сюда, пока не убедится, что путь безопасен. Не может же Манчары лежать вечность в ожидании! Так и не удастся выполнить задуманное. Как обидно! Манчары уже решил было ворваться в усадьбу и поднять там переполох, но передумал. Нет, не надо, лучше сделать так, чтобы Асхар всё видел своими глазами. Если налететь в их отсутствие, то баи обычно наказывают своих батраков и взыскивают потери с них. Придётся приехать в другой раз.

На озере Килэдимэ закрякали утки. Значит, уже вечереет и наступила пора, когда утята выплывают из камышей на середину озера. Манчары приподнялся, чтобы встать, но в это время в лесу послышался треск сухого хвороста. Он опять залёг в тени деревьев.

Лёжа, он увидел сквозь ветви кустарника, что совсем близко около него, в двух-трёх шагах, лёгкой трусцой пробежала девочка — подросток лет двенадцати-тринадцати. Она была босая. Её ступни, покрытые почерневшими мозолями, ловко отскакивали от выступавших шершавых корней деревьев. На девочке коротенькое платьице с заплатками из разных лоскутков, утратившее свой первоначальный цвет. Но заплатки сделаны очень умело и тщательно. Длинная её шейка пожелтела от загара. В косички по плечи вплетены красные тряпочки. Манчары не успел разглядеть личика девочки — помешали деревья. Хотел приподняться, но воздержался — она могла испугаться шороха.

Девочка несколько раз промелькнула среди зелёных ветвей, наклонившихся в душной дрёме этого тихого летнего вечера. И казалось, что в густом недвижимом воздухе остались слова тихой песенки, которую она пропела, размахивая тоненькой рукой, державшей гибкий прутик:

Манчары лежал и смотрел в ту сторону, куда ушла девочка. Ушла… Заплетённые косички её торчат кверху, а сама порхает словно бабочка. Голубка, какая ты хорошая! Интересно, чья же ты дочь? Какого-нибудь хамначчита или сирота горемычная? «Оленёнок дорогой…» Сама похожа на стройного оленёнка. Как хорошо бы стать отцом вот такой девочки!.. Пройдёт несколько лет, и она станет большой, красивой… Но вряд ли выпадет на её долю счастье. Всё равно втопчут беднягу в грязь чьего-нибудь хотона. Или выйдет замуж за какого-нибудь обездоленного парня. И задавят её непосильным трудом, изведут побоями. И умрёт, не увидев и не познав счастья. В этом мире так называемое счастье не предназначено для нас, бедняков. Видимо, его забрали такие же богачи, как Асхар. Манчары встал, чтобы пойти к своему другу, оставшемуся неподалёку, в долине, стеречь коней. Стряхнул с одежды хвою и мусор. В это время со стороны усадьбы Асхара послышался визгливый бабий голос:

— Ты куда это, паскуда, провалилась? Твои коровы ещё давеча пришли, как только ты ушла. Что это, разбойник Манчары задержал тебя, что ли?

Манчары вздрогнул. «Наверное, попало бедняжке Оленёнку», — подумал он.

— Она ещё что-то бормочет, негодная! — опять высоко взметнулся злой визг. — Ты о чём бормочешь? Защищаешь разбойника Манчары? Вот тебе! Вот!

Послышался глухой стук ударов. И в то же время донёсся душераздирающий детский крик:

— Ой, ой, бо-оль-но-о!..

— Противная, попробуй-ка в другой раз так вести себя!

— Ай, ай, про-сти, не бу-ду!..

— А вы чего уставились? Живей доите коров!

Опять наступила тишина. Манчары всё ещё стоял, прислушиваясь, и смотрел в сторону хотонов, почему-то не решаясь уходить отсюда. Там, очевидно, начали хлопотать и возиться с коровами, стали их доить. Лишь изредка слышался громкий шлепок женской ладони по крупу коровы. «Тише же, человека можешь растоптать!», «Дай соли полизать», «Вот дура, на своего телёнка злится!» — нарушали изредка тишину женские голоса. В то же время намного ближе, откуда-то сбоку, слышался кроткий голос какой-то старухи: