Сергей Шаповалов - И умереть мы обещали

– У Федора сломался затвор на старом ружье. Я ему отдал туляка. Он охотник и должен иметь исправное.

– Но, постой. Разве нельзя ему было дать какое-нибудь другое, попроще?

– Послушайте, папенька, – я подошел ближе. – Это ружье несколько лет пылилось в оружейной. Из него ни разу не стреляли. Поставь я его в шкаф, оно бы еще пылилось до скончания века. Ни я, ни вы, никто другой охоту не жалует. Федор же не просто развлекается – это его ремесло. Мало того, он деревню охраняет. Вот нынче медведь-шатун по лесу шлялся. А если бы к людям вышел? Беды не миновать. Завтра волки в окрестности объявятся, а мужики все на дальней делянке лес валят. Вся надежда на Федора, а у него хорошего ружья нет.

Я говорил спокойно, но твердо, как раньше не говорил никогда. Да будь я неделю назад, да даже вчера уличен в неправедном поступке, стоял бы с опущенными глазами, сопел и оправдывался. Но теперь я был уверен в своей правоте. Отец глядел на меня с открытым ртом. В руке он держал перо, с кончика сорвалась капля и испачкала какие-то важные бумаги. Он поздно это заметил, стал искать промокашку.

– Не понимаю, почему ты не хочешь идти в дипломатический корпус? – сказал он, стараясь вывести кляксу. – У тебя явный талант убеждать.

Я ничего не ответил. Вышел из кабинета и остановился в нерешительности. Что-то спать расхотелось. И душно было в доме. Истопник явно перестарался. Я спустился вниз. Буфетчик проснулся и звенел посудой в столовой.

– Изволите что-нибудь подать? – спросил он.

– Сварите, пожалуйста, кофе, – попросил я и направился к выходу.

На дворе хорошо. Светлело. Мороз бодрил и пробирал до костей.

– Барин, тулупчик накинули бы. Простудитесь. – Мимо проходил Степан, неся на плече попоны. Он сбросил их на снег, и вынул из кармана трубку, намереваясь закурить.

– А ты чего не спишь? Не устал разве? – удивился я.

–Тю, – сплюнул он. – С чего уставать. По лесу прогулялись, да я в сторожке выспался. Мне ж не привыкать. Вот, сейчас покурю и делами займусь…

– Степан, расчади и мне, – попросил я.

– Пожалуйте.

Я протянул ему генеральскую трубку, которую теперь вечно таскал с собой. Он набил ее табачком. По-солдатски присыпал сверху порохом, чиркнул кремнем.

Я затянулся едким дымом, еле сдерживая кашель. Рот заполнила горечь.

– И все же, наденьте тулупчик, – посоветовал Степан, поднял попоны и зашагал к конюшне.

Я не чувствовал холода. Стоял, широко расставив ноги, и попыхивал трубкой, представляя себя адмиралом на палубе фрегата. Но моря не было. Перед глазами унылый зимний пейзаж: серое небо без намека на солнышко, заснеженная деревня. А дальше черный лес.

Вдруг пришла мысль: а вот, если бы я был помещиком? Жил бы в этой усадьбе. Летом пил чай с вареньем на веранде, долгими зимними вечерами читал в мягком кресле у камина. Осенью на охоту с псарней выезжал. Ездил бы на собрание местного дворянства и, возможно, стал председателем этого собрания. Заботился о крестьянах, и наблюдал за перестройкой дома. Жена была бы какая-нибудь веснушчатая дочка соседа, обязательно красивая и пухленькая, а как же иначе? Детей штук шесть-семь. Псарню бы держал из породистых борзых. Иногда, раз в три года совершал бы вояж в Европу на воды… Есть, наверное, в этом какая-то прелесть… Но откуда-то из глубины души поднялся протест. Да как я могу предать мечту? А как же море, как же вой ветра в парусах, дальние страны?.. Нет! Я отогнал от себя видения спокойной сельской жизни. Ни за какие коврижки!

Вдруг заметил на дороге черные точки. Они быстро приближались и вскоре превратились во всадников на сильных выхоленных англизированных лошадях. Конные въехали в ворота. По выправке – военные. Первый всадник, в длинном плаще, подбитом мехом. На голове лисий треух. Сидит гордо. Взгляд внимательный. Точно – офицер. И второй за ним такой же. Двое отставших в форме рядовых уланов, денщики, наверное. Офицер подъехал вплотную ко мне, с удивлением осмотрел с ног до головы, усмехнулся сквозь закрученные усы, увидев трубку. Как-то лихо соскочил с коня. Не как все нормальные люди сходят, перенося ногу сзади, а наоборот, перекинув ее спереди, чуть ли не через голову животного. Он оказался передо мной. Невысокий, крепкий, с гордым взглядом. Спросил добродушным хрипловатым голосом:

– С кем имею честь?

– Александр Очаров, – растерянно представился я.

Он как-то сразу расцвел: темно-карие глаза засияли, полные губы под закрученными усами разъехались в улыбке.

– Племянник! Вот это – да! Дай-ка разгляжу тебя получше! – Он схватил меня за плечи. – Орел! Прошу прощения, – вдруг вспомнил он, что еще не представился. – Поручик Литовского полка, Василий Очаров. Ну, что вытаращился?