Ольга Грабарь - От Шиллера до бруствера

– Не волнуйся понапрасну, – успокаивали его старшекурсники. – Все интересное начнется на третьем курсе, а пока набирайся ума и жди.

Ждать пришлось недолго. Двадцать второго июня сорок первого года, когда Алексей находился на практике в Подмосковье, он услышал доносившийся из громкоговорителя знакомый голос Молотова, который в своей обычной неторопливой манере, слегка запинаясь, произносил слова, на долгие годы врезавшиеся в сознание людей и перечеркнувшие все их планы. «Германские войска… без объявления войны… неслыханное нападение… Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами!»

Недолго думая, Алексей собрал вещи и отправился в Москву. Около университета толпилась небольшая группа студентов.

– Не знаете, занятия осенью начнутся? – спросил кто-то.

– Конечно! – раздался в ответ уверенный голос. – К этому времени немцев давно уже отбросят от границы.

– Говорят, у них подавляющий перевес, – не унимался первый.

– Не перевес, а фактор внезапности. Помните, как финская кампания быстро закончилась?

Алексей не стал ввязываться в разговор. Ему не верилось, что противника сумеют быстро отбросить от границы. Из короткого выступления Молотова было ясно, что война ожидается серьезная и затяжная. Вскоре немцы сбросили первые бомбы на Москву, а еще через некоторое время было объявлено об эвакуации университета в Ашхабад.

Алексей едва успел попрощаться с родными. Дома он застал только тетку Марию и повзрослевшего, худенького Тему. Отец был занят и не смог придти из мастерской.

– Нас, вместе с другими художниками, собираются эвакуировать в Тбилиси, – сказала Мария. – Когда мы там устроимся, я тебе напишу.

Первый университетский эшелон прибыл из Москвы в Ашхабад в ноябре сорок первого года. Студентам сразу же выдали на руки месячную стипендию и карточки на хлеб, а затем разместили их в общежитии, наспех переоборудованном из школы. Преподавателей расселили по отдельным домам.

Чувствовалось, что занятия начнутся нескоро. Ждали прибытия второго эшелона со студентами и хоть каким-то элементарным оборудованием. Алексей ничего не знал о Туркмении и с удовольствием бродил по городу. Мог ли он предположить, что судьба занесет его когда-нибудь в Ашхабад? Главные впечатления от города он выразил бы в двух словах: тишина и жара. Не верилось, что улица может быть такой тихой. Между тем, в городе шла обычная жизнь. По улицам неспешно передвигались пешеходы. У мужчин огромные каракулевые шапки, производившие странное впечатление на фоне сорокаградусной жары. Позднее Алексей узнал, что такие шапки содержат воздушную прослойку, предохраняющую голову от перегревания. У женщин открытые лица, никакой паранджи, а на голове высокий тюрбан с наброшенным на него рукавом верхней одежды. Смуглые лица, глаза с поволокой, спокойный взгляд, плавная, ритмичная походка. Так выглядели современные туркмены – потомки древних кочевых племен.

Транспорт был, в основном, гужевым. Чаще всего встречались повозки, запряженные лошадьми, на головах которых красовались забавные соломенные шляпы с прорезями для ушей.

По краям дороги двигались неприхотливые ослики, навьюченные огромной поклажей. И, наконец, в центре улицы гордо шествовали верблюды, презрительно взирающие по сторонам. Окрики погонщиков лишь изредка нарушали тишину.

В городе ежедневно работал базар, на котором можно было купить по сходной цене все, что угодно: поношенную одежду, обувь, хозяйственные мелочи и неожиданные предметы быта, вплоть до самовара или старого граммофона. Тут же продавали овощи и фрукты. Поскольку русского языка никто из торгующих не знал, Алексей быстро выучил несколько фраз по-туркменски. Первую из них он хорошо запомнил: «Эки бадрин нэча?», что означало «Почем два огурца?»

Распорядок дня в городе определяла погода. Базар функционировал только в ранние утренние часы. С наступлением жары люди разбредались по своим домам, или дувалам, – глинобитным сооружениям, где, в отличие от строений городского типа, было всегда прохладно и царил полумрак. Магазины работали с четырехчасовым перерывом на обед. В вечернее время улица ненадолго оживала, но вскоре вновь наступала тишина – местные жители привыкли рано ложиться спать. Все вокруг казалось незыблемым, и трудно было поверить, что где-то в стране идет кровопролитная война.

Студентов-биологов в общежитии было всего трое: темпераментный брюнет Олег Заманский; спокойный, немногословный Шура Маслов и пронырливый, простоватый Пашка Сенцов, как он выражался, «с Костромы». Самым ярким из них был, разумеется, Заманский. Он и внешне не походил на студента. У него были длинные, волнистые волосы, красиво зачесанные назад. По вечерам он облачался в ярко-синий пиджак с блестящими пуговицами, на руке сверкали дорогие часы.