Алексей Воронков - Албазинец

Это он говорил с необыкновенно серьезным и важным видом, после чего склонявшему его к разуму человеку ничего не оставалось, как прикусить язык. С небом оно спорить и браниться небезопасно.

В общем, в отличие от многих своих товарищей, с похмелья он не страдал, тем более, не буянил. А вот в пьяном угаре он был страшен. За ночь мог столько дров наломать! А утром встанет как ни в чем не бывало и идет у людей прощения просить. И ничего, прощают. Ведь что ни говори, а пьяная драка – святая драка.

– Ну, чего встали? Хотя б по грудь зайдите! – заметив, что люди, войдя по щиколотку в воду, замерли в нерешительности, снова прогудел Иона. – Да не бойтесь, не утопнете. Святое дело – оно верное.

Молодые матери, а с ними тунгусы и другой разноперый люд покорно двинулись вперед, осторожно ощупывая под ногами каждый камешек и стараясь не споткнуться и не упасть в реку. Теплые водяные струи, забравшись под одежды, ласково коснулись их тел. Сделав несколько шагов, они снова остановились и повернулись лицом к берегу.

– Все, будя! – махнул им рукой Гермоген, после чего, назнаменовав крестным осенением воду, велел молодым матерям троекратно погрузить своих чад в купель.

Следом он заставил окунуться в реку и тунгусов. Многие из них его не поняли, тогда на помощь старцу пришел Иона. Приподняв руками длинные полы своего старенького подрясника, он стремительно вошел в реку и стал с головой окунать бедолаг в воду. Те не сопротивлялись, только кротко глядели на него, полагая, что делает это он не по злому умыслу, а согласно каким-то тайным правилам.

Гермоген был доволен, ощущая благость на душе. Ну как же – еще целый отряд праведников выйдет сейчас в мир преисполненным Господней благодати.

– Во имя Отца и сына и святаго Духа! – при каждом погружении крестившихся вещал он слабым голосом и при этом осенял их крестным знамением.

Великий миг торжества! Все замерло вокруг в предчувствии чуда. И даже бегавшие до этого на берегу детки успокоились. Открыв рты, они глядели туда, где, погруженные в воду приобщались к вселенскому таинству люди. Примолкли очарованные происходящим и стоявшие вкруг святых образов зеваки, а также те из острожан, что не пожелали спуститься к воде и теперь взирали на все происходящее с высоты крутого обрыва.

Больше всех, наверное, в эту минуту был поглощен происходящим войсковой старшина Федька Опарин, высокий светлобородый казак в надвинутой на самые глаза бараньей шапке. Что у него творилось в душе, одному Богу известно, только его глаза выдавали радость.

Матерый. Тяжелая рука его лежала на красной широкой запояске, из-под которой поблескивала серебряная рукоять пистоля. Расстегнутая пуговица на рубахе выказывала его мощную жилистую шею. Лицо скуластое, все в шрамах, а когда он поворачивал голову, в правом ухе его блестело золотое османское кольцо с изумрудом. Косая сажень в плечах, он слыл среди здешних казаков лихим рубакой, а к тому же не последним силачом. Не мужик, а ветер, говорили о нем люди. И, в самом деле, он был похож на ветер – такой же резкий, своенравный и непредсказуемый. Стоя на песчаном поросшем татарником сугорке, он вместе со всеми жил происходящим.

Ай да молодец, девка! – глядя на стоящую по грудь в воде тоненькую и гибкую, словно прутик лозы, азиатку, державшую на руках младенца, радовался он. А сказывала, что ни за что креститься не будет и малыша нашего не покрестит. Ан нет, все вышло по-моему!

В избытке чувств он сорвал с головы шапку и с размаху ударил ею об колено.

– Вот так, мать вашу! – с чувством произнес он.

Это была его Сюй Пин, Санька, которую он год назад привез из похода. И не одну, а с молоденькой уйгуркой, буквально девочкой-подростком по имени Най-най, тут же ставшей для обитателей крепости Маняшкой. Эта девочка была Санькиной амой – служанкой, потому как сама Санька оказалась птицей высокого полета. Чуть ли не принцессой, потому как была дочерью большого военачальника, состоящего в родстве с самим богдыханом. Об этом сказывала казакам Маняшка, о том же поведали им и посланники чучарского дзяньдзюня [23] Дзяньдзюнь – высокий чин в древнем Китае. , приезжавшие разыскивать Сюй Пин. Конечно же, никто им правды не сказал. Дескать, никакой маньчжурской полонянки, то бишь пленницы, в остроге нет, так что ищите вашу кралю в другом месте, но те, конечно же, не поверили. Потому за первыми посланниками последовали и другие. Но и они ушли ни с чем.