Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Книга третья. Том девятый

Постановление об освобождении Левина Щелоков подписал в обмен на обещание Саши не вмешиваться в расследование по делу Бергера. Саша успокаивал себя тем, что мерзавец действительно получит десятку.

– Какая разница, где сидеть, – Миронов оставил автограф на бумаге, – товарищ Андропов прав, Бергер прекратит свои антисоветские активности, – Саша поднялся.

– Я подожду Левина в комнате для свиданий, товарищ полковник.

В беленом коридоре лязгнула железная дверь. Саша оценил подтянутую фигуру Левина. Лагерную синюю куртку Фокусник носил на манер артистической блузы. Серые глаза зэка остановились на Саше. Изящные ноздри задрожали, он нарочито отвернулся.

– Здравствуйте, гражданин Левин, – вежливо сказал Саша, – мы давно не виделись, – Левин не удостоил его и кивком.

– Он еще будет целовать мне руки, мерзавец, – Саша пропустил Фокусника в комнату для свиданий.

Их увезли с виллы на побережье Татарского пролива только в компании мопсов, но Павел помнил свои детские фотографии. Позади осталась спальня Ани и Нади с кроватками красного дерева под бархатными балдахинами, игровая комната, где возвышался игрушечный замок, выстроенный руками зэка, с башенками, витыми лестницами и горкой. Внутри поставили обитые шелком диванчики. Павел любил валяться на них с детскими журналами. Кто-то из мопсов залезал ему под бок, он шелестел страницами, кусая спелую грушу.

– Альбомы я тоже рассматривал, – он смотрел на своего сына, – я отыскал там тетю Розу и маму…

Торопливые карандашные наброски лица матери сохранились с той поры, когда она приезжала на виллу давать Ане и Наде уроки рисования.

– Она писала нашу маму и тетю Констанцу, – невесело сказала Аня, – после ее смерти портреты уничтожили, – сестры нашли рисунки Лючии в альбомах. Павел помнил и лицо отца.

– Его снимок тоже пропал, – ему стало горько, – у меня ничего не осталось. Маму зарыли в неизвестной могиле, а папа лежит на Аляске. Я обещал похоронить его во Флоренции, куда я вряд ли вернулсь…

Им не разрешили взять детские альбомы в интернат. В пятьдесят первом году Павлу тоже исполнилось четыре.

– Как Паоло сейчас, – по грязному лицу мальчика ползли слезы, – Котова, то есть Эйтингона, арестовали, а за нами приехали офицеры МГБ. Потом его ненадолго выпустили, однако мы пропали и он не нашел нас или вообще не искал…

Сын сидел на деревянной лавке. Устроившись рядом, Паук крепко держал мальчика за ручку. Павел не мог отвести глаз от ребенка.

– Но что случилось с Лаурой, – он испугался, – она не отдала бы малыша Пауку. Паоло могли похитить, а ее убить, – Павел вздрогнул от вкрадчивого голоса Паука. Гурвич говорил на английском языке.

– Он не знает итальянского, – понял Павел, – но я не могу ничего сказать Паоло. Он не солжет, даже если я попрошу его. Он малыш и он страдает, он не поймет меня, – мальчик не пытался высвободиться. Он скорчился на скамейке, байковую рубашечку испачкала рвота

– Его укачало в машине или в самолете, – Павел пожалел, что мебель привинчена к полу, – но, разбей я Гурвичу голову табуреткой, меня прикончит вохра, а Паоло окончательно осиротеет, – Гурвич мягко сказал:

– Павел Наумович, перед вами ваш сын. Он родился в семьдесят третьем году. Его мать – доктор Лаура ди Амальфи… – Паоло внезапно вырвал руку.

– Папа, милый, – пронзительно закричал мальчик, – он убил маму и маленького Маттео и мою собачку, Вольпино! Папа, он плохой человек, – Гурвич поймал ребенка в охапку, – убей его, я прошу тебя… – Павел только мог сжать кулаки. Мальчик попытался высвободиться, но Гурвич грубо встряхнул его: «Заткнись, щенок!».

– Яблочко от яблоньки недалеко падает, – Паук вернулся к русскому языку, – видна ваша проклятая кровь, Павел Наумович. Волчонок может вырасти в волка, – сын всхлипывал, – но, чтобы этого не произошло, согласитесь на наше предложение, гражданин Левин, – перед Павлом появился официально выглядящий лист бумаги, – тогда вы уедете в Москву с вашим сыном…

Строки плясали перед глазами, Павел разобрал: «Досрочное освобождение, снятие судимости, министр внутренних дел».

– Вы поселитесь в старой квартире, – голос Гурвича источал сладость, – мальчик пойдет в детский сад и школу. Вернувшись в творческий мир, вы продолжите писать книги и сценарии.

– Заметьте, – Гурвич со значением кашлянул, – я не спрашиваю, где находится ваш старый приятель Бергер, – Павел понял, что Исаака могли арестовать, – вам только требуется возобновить сотрудничество с нами, Павел Наумович… – Павел надеялся, что Исаак ничего не скажет.