Привстав, Ривка выглянула за окно. Заходящее солнце золотило лужи на разбитой дороге. В палисаднике дремала на цепи старая лайка. Оживившись, пес брехнул. Ривка успокоила его:
– Это только я. Товарищ Волков знает мой адрес, надо заняться делами.
На следующей неделе Ривка впервые вела урок в местном детском доме. Обычно педагогическую практику там не проходили, однако директор училища сдалась под ее напором. Напечатав сказки на ненецком языке в салехардской газете, Ривка стала чем-то вроде местной знаменитости. В самом Нарьян-Маре газета «Красный тундровик» выходила только на русском, однако Ривка была известна и там. Она писала для детской странички «Тундровика».
– Все равно пришлось взять псевдоним, – вздохнула девушка, – Михаил Семенович меня уговорил, – Михаил Семенович Золотов попал в Нарьян-Мар, как выражался старый журналист, за казенный счет еще в тридцатых годах.
– Мне тогда едва исполнилось двадцать пять, – сварливо сказал он, – поверь моим шестидесяти семи и не спорь, – перечеркнув ее подпись, Золотов вывел: «Римма Горская».
– Михаил Кольцов писал под псевдонимом, – добавил редактор, – а ты пока не Кольцов, – Ривка довольно дерзко заметила: «Пастернак не писал». Михаил Семенович привистнул:
– Пастернак в другой лиге, мейделе. Я его видел на поэтических вечерах. Мой британский кузен, – усмехнулся Золотов, – из-за которого я погорел в тридцать пятом, тоже изменил фамилию. Я не менял, в паспорте я Голденкранц, а его отец в Британии стал Голдом, – встреча с британским кузеном, приехавшим в Москву писать репортажи для Флит-стрит, оказалась для Золотова последней.
– Солли отправился в Лондон, – кисло сказал Золотов, – а я уехал на Соловки и вышел на свободу только в пятьдесят шестом году. Он перебрался в Израиль, – Золотов показал Ривке вызов от кузена, – однако я ответил, что доживу жизнь здесь. Но ты, Римма Горская, – он подмигнул девушке, – еще прогремишь в газетах. Погоди, – он оживился, – ты можешь писать на идиш?
Ривка покраснела:
– Не очень хорошо. Я его никогда не учила, я имею в виду в школе, – Золотов, успевший восемнадцатилетним юношей отправиться в Биробиджан, поработал и в тамошней газете.
– Я с тобой позанимаюсь, – пообещал журналист, – попробуем попасть на страницы «Советиш геймланд». Там меньше цензуры, чем в изданиях на русском. Говоришь ты бойко, осталось отточить перо, – он ласково взглянул на Ривку, – но ты способная девушка. Ребята в Салехарде не поверили, что ты раньше не знала ненецкий.
В отдельной тетрадке Ривка собирала местные сказки.
– Надо продумать занятие в детском доме, – она покусала ручку, – мама сказала, что Волков похож на артиста кино, – в Заречном хватало старых «Советских экранов». Лайка опять брехнула, в открытом окне показалось веселое девичье лицо.
– Риммочка, – так называли ее соученицы, – хватить киснуть над книгами, сегодня суббота, – затараторила подруга, – пошли погуляем, – Ривка закатила глаза.
– Театр пока не открылся, – театр в Нарьян-Маре был народный, – а в «Арктике» крутят «Судьбу», которую мы видели на культпоходе, – девушка широко улыбнулась.
– Не театр и не кино. Вертолетчик с танцев пригласил меня на вечеринку, но неудобно идти одной. Пожалуйста, Риммочка, – умоляюще протянула соученица, – что тебе стоит, здесь недалеко, – захлопнув тетрадку, Ривка строго сказала:
– Не больше, чем на час, у меня в понедельник практика в детдоме, – сдернув с крючка полотенце, она отправилась к рукомойнику.
Окно в барачной комнате раскрыли, над столом плавали сизые слои табачного дыма. Пепел упал на яркий конверт от пластинки. Пальмы поднимались в небо, соперничая с изящным силуэтом увенчанной шпилем башни. Диск крутился в старом проигрывателе, водруженном на полированную тумбу. Над расшатанной тахтой красовался гобеленовый ковер с оленем.
– Слушай, Михайлыч, – пьяно сказал крепкий парень в тельняшке, – кореш в Архангельске мне списал слова, – хозяин комнаты помахал тетрадкой в дерматиновой обложке, – пластинку он нафарцевал у моряка с иностранного корабля за матрешки, – вертолетчик Гена затянулся «Примой», – мы споем девчонкам, когда они придут.
Гена кивнул на прислоненнную к ковру гитару. Звякнуло горлышко водочной бутылки. Петр Михайлович Волков подцепил погнутой вилкой хороший кусок соленой рыбы.
– И картошечкой заполировать, – Гена проглотил выпивку, – рыбы у нас хоть одним местом ешь, а картошку везут с материка, – Пьер пока не побывал в нарьян-марских магазинах.
Читать дальше