Кальман Шандор - Позорный столб (Белый август)

На стене психиатрической лечебницы серели приказы о введении осадного положения.

Старый литейщик хмуро смотрел на человека в кителе.

— Проломили башку, — проговорил он наконец.

— Кирпичом, — сухо добавил незнакомец.

На панели лежал субъект со свиным рылом; он стонал и слабо дергал ногами; чуть выше лба, в коротко остриженных волосах, чернели капли запекшейся крови. Рядом с ним, слева, валялся обломок кирпича, которым его ранили; справа, неподалеку от его руки, лежал револьвер вороненой стали военного образца. Субъект со свиным рылом часто мигал и безостановочно повторял:

— Не троньте!

Старик литейщик наклонился к нему, ухватил под мышки и сделал знак молодому. Тот поднял субъекта за ноги. Человек в кителе смотрел на них с недоумением, не понимая, что они собираются делать. Рабочие уже стояли на куче песка и раскачивали, словно куль, субъекта со свиным рылом.

— Давай! — скомандовал литейщик.

Размахнувшись, они швырнули его через стену. Тело коснулось края стены, мелькнула пухлая, судорожно цепляющаяся за выступ рука, на какой-то миг лютой ненавистью сверкнули на них глаза шпика, затем тело обмякло, субъект слабо взвизгнул и рука исчезла. За стеной раздался звучный хруст — что-то рухнуло на грядку с овощами. Затем воцарилась тишина.

Все произошло мгновенно и просто, словно убрали чумной труп.

Молодой модельщик поднял с земли помятый котелок и перебросил через стену вслед за телом, а литейщик в тот же миг швырнул в открытый водосток офицерский револьвер системы «Фроммер» 65-го калибра, — оттуда донесся сильный всплеск.

— Вот это зря! — сказал с укоризной юноша, взглянув на старого литейщика. — Ведь у нас винтовки отняли.

Литейщик, пожав плечами, хмуро уставился в землю.

— Ступай домой, Густи! — процедил он наконец сквозь зубы. — Я… я провожу его до шлагбаума.

За каменной стеной, огораживающей сад психиатрической лечебницы, раздался резкий гортанный крик.

— Красный сброд!

Затем послышался топот ног — и вновь воцарилась тишина. Молодой модельщик молча повернулся и, не простившись, зашагал к Андялфёльду. Старый литейщик и человек в кителе свернули влево и переулками направились к проспекту Сент-Ласло. Издалека донесся шум проходящего трамвая; на углу они столкнулись с женщиной.

— Вы слышите? — обратилась она к ним. — Злодеи опять обижают несчастных сумасшедших! Слышите, как они, бедняги, кричат! Все время… Спать не дают!

Широко раскрыв глаза и вытянув шею, женщина прислушалась.

— Сейчас не слышно, — недовольным тоном пробормотала она.

Мужчины продолжали путь молча; но вот, нарушив длительное молчание, заговорил старик:

— Садовая стена высока и тянется до проспекта Хунгария. Там ворота. Можно спокойно идти. Но чем все это кончится, товарищ Эгето?

Человек в кителе бросил на литейщика быстрый взгляд.

— Откуда вы знаете мою фамилию? — спросил он тихо.

Старик посмотрел ему прямо в глаза.

— Вашего Капочи, — сказал он хрипло, — прикончили вчера вечером возле улицы Форгача. Дубинкой.

Они шли уже по проспекту Сент-Ласло. Вблизи лачуг, вросших в землю, возились в пыли маленькие замарашки. У одной из лачуг на круглой тумбе, сохранившейся от стародавних времен, сидел мужчина без пиджака с газетой в руках; это была «Непсава» с интервью министра иностранных дел Петера Агоштона:

«…весьма обнадеживающим является категорическое заверение Антанты не вести переговоров с контрреволюционным правительством и не поддерживать с ним никаких отношений».

Эгето вытер рукавом потный лоб. Литейщик коснулся его руки.

— С тех пор как премьером стал Пейдл, — сказал он, — побоища не прекращаются. Они рыщут целыми бандами и выискивают наших даже в трамваях. Белые бандиты… На проспекте Хунгария у трамвайной остановки постоянно дежурят трое. Белобандитов становится все больше… А правительство, правительство даже оружие у нас…

Эгето снова отер лоб. Литейщик заметил, что на его правой руке не хватает двух пальцев — указательного и среднего. Эти два пальца были оторваны осколком гранаты еще в 1916 году на сербском фронте.

— Много развелось предателей, — немного помолчав, проговорил Эгето. — Бешеные собаки!

На углу проспекта Хунгария стояли трое: два младших почтовых чиновника и какой-то человек с подусниками.

— Старые христианские гробы! — сказал низким, вибрирующим голосом один из чиновников как раз в тот момент, когда литейщик и Эгето поравнялись с ними. — Внутри — окровавленные крюки! Их обнаружили в осином гнезде красных. Вот изуверы, какое кощунство! Боже праведный, из разных склепов вытащили и приволокли в отель «Хунгария» девять гробов. Все гробы из прекрасной старинной бронзы, вы представляете себе, господа? Говорят, их обнаружил подполковник Романелли; тут уж Хаубрих ополчился против красных и тем самым оказал итальянцу неоценимую услугу. Зачем им, однако, понадобились гробы из бронзы? Быть может…