Алла Репина - Черный гардемарин, судьба и время

У Колпинского было типическое увлечение кадет старшего возраста: идея переустройства несовершенного мира. У нас, кадет младшего возраста, были увлечения иного свойства. То мы увлекаемся марками и превращаемся в больших знатоков этих кусочков бумаги: обмениваем, продаем, покупаем – однако через пару месяцев альбомы с марками заброшены. То мы становимся практикующими спиритуалистами: крутим в спальне по ночам тарелку, вызывая голоса «оттуда» – голоса дерзят и говорят неумные вещи; занятия оккультизмом быстро надоедают.

Приходит черед варшавского эсперанто: мы в восторге от того, что эсперантскую грамматику можно изучить в течение какого-нибудь часа, в отличие от французской, на освоение которой необходимы год или два. В час не укладываемся, в два часа тоже, и даже в три дня – разочаровываемся в докторе Заменгофе; купленный за 40 копеек заменгофский Universala vortaro исчезает из поля зрения, равно как и альбомы марок.

Затем наша избранница фотография. Фотографов в Петербурге в то время целые взводы, стреляют изо всех закоулков. Всеобщее поветрие! И в нашей квартире устроена темная комната, папой куплена фотографическая камера, мною испорчены несколько дюжин пластинок…

Забросив вскоре фотографию, мы с кадетом Гавриловым отправляемся с мольбертами на пленэр на Николаевскую набережную: теперь мы рисовальщики. На набережной весна; весна пробуждает дремавшие чувства – ого, мы позабыли, что на самом деле влюблены в море и мечтаем поступить в Морской корпус! Теперь мы говорим только о минах, броненосцах и паровых котлах.

В начале следующего учебного года, в августе 1911-го, мы англоманы: пленены английским футболом. На Николаевскую набережную прибывает корабль под шведским флагом, на верхней палубе стоят поджарые, с бритыми лицами спортсмены: британская сборная по футболу. Мы восхищены мускулистыми, загорелыми англичанами. И теперь мы даже больше англичане, чем сами англичане. В речи у нас исключительно all right; при том особый шик сказать «всё all right».

Английский футбол-клуб снимает для своих игр просторный плац нашего корпуса. Мы, кадеты, первыми из учащейся молодежи Петербурга видим, что за зверь такой футбол. Играет у нас английская колония, играют шотландцы, потом немцы. Мы смотрим, нам страшно нравится и мы учимся. Подносим футболистам мячи. А не хватает у иностранцев игроков на тренировках – те берут нас, кадет. Футбол в корпусе развился очень сильно.(Мы исполнены гордостью, что и самый первый в России футбольный матч состоялся в 1897 году на плацу Первого кадетского корпуса; от нас пошло летоисчисление русского футбола).

Футбольный сезон окончен – у нас новая избранница: сокольская гимнастика. Теперь мы славяне, новая раса. Мы возрождаем героический дух древней Эллады по методу чеха Тырша. Сокольские упражнения под аккомпанемент чешских сокольских мотивов; железная дисциплина, строгая безукоризненная ритмичность и симфоническая стройность…

Зимой следующее увлечение: финскими лыжами. Невероятно, но у нас в корпусе очень многие совершенно незнакомы с лыжным спортом! Проведя целую неделю в душных классах, кадеты предпочитают по воскресеньям толкаться с конькобежцами на небольших пятачках скейтинг-рингов, продолжая дышать туманным, прокопченным воздухом Петербурга. Подальше, на простор и на свежий воздух! Тем более, лыжи новый оригинальный способ передвижения для разведок; лыжи вводят во многих полках нашей армии. Мы – разведчики. Мы набираем команду: лыжи есть в корпусе, костюма особенного не надо, наш бушлат вполне пригоден; покупаем валенки, так как обнаруживаем, что в сапогах мерзнут ноги. Два-три похода в Гавань – лыжи заброшены. Горюет от этого один Жондецкий 2-й: он потратился на валенки в самый канун нашего охлаждения к лыжам.

Увлечение следовало за увлечением; учителями и родителями эта погоня за новыми впечатлениями и знаниями деятельно поощрялась. Помню, как отец коптил для нас стеклышки на апрельское солнечное затмение 1912-го года. Кажется, он один из нас был огорчен, что из затмения ничего не вышло: шел дождь, на Марсовом поле, где специально устроили обсерваторию, стояли лужи, к самой обсерватории было не пробиться; а нам изготовили стеклышки – и довольно; переходим к следующей затее.

Как говорил кадет Колпинский, «вы полагаете, это кому-то интересно?», тем более спустя столько лет: все эти мелкие, милые, довоенные подробности кадетского детства? Не знаю. Собственно, причина моего сегодняшнего потока воспоминаний – вчерашний вечерний разговор.