Ирина Костина - Кавалергардский вальс. Книга пятая

Правда, Александр до окончания бала продолжал быть любезным с супругой. И Лиз грешным делом даже подумала, а вдруг он захочет ночью провести время с ней, вместо фаворитки? И даже на всякий случай облачилась перед сном в лучшую ночную сорочку. Но Александр не пришёл…

Поутру, это обстоятельство огорчило Елизавету. А потом, нежась в кровати, она вдруг поняла, что не так уж ей хотелось присутствия мужа в своей постели, как просто осознания того, чтоб Нарышкина думала, будто он пребывает в её объятиях.

Её размышления нарушила камеристка. Прокравшись на цыпочках, она тихонько осведомилась:

– Ваше величество? Вы уже изволили проснуться? В приемных покоях второй час один кавалергард настойчиво ожидает возможности нанести Вам ранний визит.

– Какой кавалергард?

– Говорит, что принес какие-то рисунки по поручению госпожи Протасиной.

Лиз мигом выпрыгнула из постели:

– Одеваться! Живо!

Она перевязала волосы шёлковой лентой и обернулась к камеристке, тянущей в комнату стеллаж с платьями:

– Не надо платья. Подай мне халат, – и, увидев удивлённый взгляд прислуги, поспешно добавила. – Ничего. Это неофициальный визит. Давай вон тот, синий с серебром.

Застегнув на талии пуговицы парчового халата, Елизавета опустилась в кресло у окна, взяла в руки чашечку с горячим кофе и приказала:

– Распорядись, пусть заходит.

Алексей вошёл и остановился посреди комнаты, невольно залюбовавшись императрицей. Без пудры и чопорного парика, в халате, она выглядела такой домашней и родной.

– Доброе утро, Ваше императорское величество, – поклонился он. – Варвара Николаевна сказала, что Вы велели занести рисунки.

– Присаживайтесь, Алексей Яковлевич, – она гостеприимным жестом указала на соседнее кресло.

Он сел, неловко разместив на коленях большущую папку.

– Хотите кофе? – неожиданно предложила Елизавета.

– Нет, что Вы, – засмущался он.

– Не любите кофе? – уточнила она.

– Люблю.

– Так в чём же дело? Составьте мне компанию.

И, не дожидаясь ответа, сама взяла кофейник и наполнила вторую чашку.

– Благодарю, – Алексей принял чашку из её рук. Отпил, почувствовав, как горячая влага разливается внутри, согревая тело.

– Как там, на улице нынче? – спросила она как-то запросто.

– Метёт, – ответил он. – Мороз. За щёки кусает.

И вдруг не сдержался от улыбки…

– Чему Вы смеётесь? – удивилась она.

– Нет-нет, – спешно ретировался он. – Ничего.

– Ну, я же вижу, Вы о чём-то подумали. О чём?

– Умоляю, Ваше величество, я не посмею это сказать, – возразил Алексей.

– Да, бросьте, – Елизавета дёрнула кончиком носа и вдруг заговорщически наклонилась ближе. – Мы здесь совсем одни. Кто Вас осудит? Говорите!

Он захлебнулся запахом её духов и, потеряв чувство самосохранения, признался:

– Никогда не мог себе представить, что однажды буду сидеть рядом с Вами, пить кофе и говорить о погоде так, будто бы… мы знаем друг друга много – много лет!

– А разве нет? – переспросила она. – Разве мы с Вами не знаем друг друга много-много лет?

Лёшка покачал головой:

– Русские говорят, чтобы узнать друг друга, надо вместе пуд соли съесть.

– Как это?! – Елизавета удивлённо заморгала. – Зачем есть столько соли?

– Такая пословица, – пояснил он. – То есть пережить сообща много разного горя.

Она пристально посмотрела ему в глаза:

– Странная пословица. Разве бывает горе сообща? Горе бывает только в одиночку.

Алексей застыл, не сводя с неё глаз.

– Ладно, – вздохнула Елизавета. – Давайте посмотрим рисунки Варвары Николаевны.

– … Что? – прошептал он, находясь в плену своих грёз. – Какие?

– Те, что Вы принесли.

– А-а…, – он торопливо схватил с колен папку и неловко открыл её не с той стороны.

Листы с акварельными набросками веером рассыпались по полу! Лёшка «охнул», и опустившись на колени, принялся собирать их. Елизавета Алексеевна, растерянно наблюдая его старания, тоже присела и подобрала пару листов. Засмотрелась на подобранный эскиз:

– Царское село, заснеженный пруд… Боже, как я люблю это место! Как же там упоительно хорошо летом!! Здесь я плакала, когда Дороти уехала домой…

И она уселась на пол, погрузившись в воспоминания. Лёшка подполз к ней и присел рядом, тоже разглядывая рисунок.

– Алексей Яковлевич, подайте во-он тот эскиз.

– Извольте.

– Это Павловск, беседка. Единственное место в Павловске, которое мило моему сердцу. Только позвольте мне не говорить, почему именно! – с легкой долей кокетства произнесла она, оборачиваясь к Алексею, и взгляд её упёрся в странный медальон на шее юноши, во время ползания выскользнувший из-под ворота рубашки: