Гульсара Туктарова - Два берега – одна река

Любила Марья пылко, ревнивая была до ужаса, чуть ли не сторожила мужа. Сразу стала хозяйкой, была расторопна, быстра, но не суетлива, как родная бабка. За Ваняткой глядела хорошо, кормила, одевала, но была строга. А строга она была ко всем, требовала порядка, не любила безделья. Завели корову, подняли выше дом, никого не просили, сами управились. Тут она и скинула первый раз, не доносила ребёнка. И потом не приживались детки, одного за другим относили в маленьких гробиках на кладбище. И ранее строптивая, стала Марья вовсе невыносимой. С самого первого дня не ладила она с золовками и невестками. Это были те девочки, что гоняли её от себя в детстве. Не любила она тех баб, кто заглядывался ранее на её мужа, а таких, почитай, полсела. Вот и выйди замуж за красавца! Терпеть не могла почему-то соседок, хорошо, что на отшибе жили, иначе бы извела всех ближних. Не понимал её порой Пётр, злился, стыдился. Но любил свою нравную жену, жалел её. Любил её в минуты тишины, тогда она была такая тёплая, домашняя, ровная. С возрастом Марья налилась телом, стала ещё краше, ярче. Только страдала, не выдавая себя, о малышах…

Время было смутное, шаткое, веры никому не было. Стали чуть лучше жить, добро копить, на земле приживаться, так сразу царёвы слуги объявились. Доглядники Наума есаулом прислали, с ним пришёл урядник Василий. Трудно привыкали к новому ловцы, если бы не страх, чтоб сгонят с земли, то не стали бы казаками. Что и для чего, на то ответа у самого Наума не получишь. Одно гаркнет «Царёва воля!». И никуда не денешься. В леса уйти, и там найдут. А тут привольно и сытно. Левый берег Волги заливает на много верст весной, море цельное, а здесь, на яру, спокойнее. Позади лес, не такой густой и большой, как на Руси, но все ж подкармливает ягодой, греет – дрова оттуда. И татары больше за Волгой водятся, им степь нужна. Говорят, гонят их, в корень изведут скоро. И того страшно: тогда, может, хозяева прежние придут, назад под ярмо поведут. Это молодым не понять, что на свободе родились и выросли, а старики помнят бояр, рассказывают про неволю, но не слушает молодёжь эти басни. Им бы только от басурман отгородиться, а про другое и думок нет. И по станице делёж пошёл – кто побогаче, кто бедней. Покуда мир стариков слушает – беды не жди, всё по правде судится. А дальше что?

Пришла весть о Казани. Есаул собрал казаков и объявил о победе царя-батюшки. Так и сказал:

– С Божьей помощью царь-батюшка разгромил Казанское царство.

Все дружно лбы перекрестили, переминаются с ноги на ногу, ждут, что далее скажет: не зря ж согнали в горячую пору. А о Казани знали раньше, на сенокос ещё не пошли, как с обозом пришла весть о победе. Много говорили промеж собой: не знаешь, как обернётся, чего теперь ждать. Может, уведут всех в Казань, басурман толочь, веру наводить.

А какие они казаки – два раза в поход выходили, кругом обошли степь и пришли назад. Как засеки ставить или городки строить, так сразу к ним, отрывают от Волги, от работы, от семьи… А ранее как было! Сам себе хозяин! Так стояли старые, а молодые галдели радостно, им тесно сидеть за стенами, хочется погулять. Вон, двое таких мальцов оторвались от обоза, в стрельцы подались: посулили им одёжу красную, службу славную, деньгу золотую. Знают старые, где много посула, там нет проку, ведь недаром говорят: посулил боярин шубу, да не дал: ин слово его тепло. Помнили старики ласку боярскую…

Есаул не говорлив, косноязычен, порой и не поймёшь, чего хочет сказать. Порублен насквозь, с того и медлителен. На коне – молодец, а как на землю ступит, так и смотреть на него тягостно. Другое дело Василий: орлом глядит, на коне – птицей летит, запоёт – душа обрывается… И говорит толково, дельно. За ним и шли. А есаул так себе, саблей только гремит. Его по имени никто не звал.

А есаулу самому тошно среди ловцов. Какие они казаки? Смех один! Им бы только с бабами возиться да рыбу ловить. Сказано было: коня держать для службы, не для работы, а они их в обозы ставят, телегой загоняют. Ни оружия толкового, ни коня… Одно слово – ловцы! Но стареет есаул, нашёл здесь свой угол, женился, детвора народилась. Просит мир церковь поставить, дело ли – везут попа из-за лесу, в один день отпевают, крестят и венчают, покуда он здесь. Раньше бы махнул рукой, не стал бы даже слушать, а теперь понимает: своих малых окрестить надо.

– Такое дело, казаки: идти нам в поход.

– Кому идти? На кого? Когда?

– Воевать будем.

– Да ты толком скажи – кому идти, когда?