Серке отбирал смелых, сильных жигитов и готовил оборону. С утра и до вечера слышался его голос, призывавший дать отпор врагу.
— Если тобыктинцы поднимут на вас оружие, вы должны их встретить тоже с оружием в руках. Мольбой и слезами от врага не отобьешься! Времена безнаказанных набегов давно прошли! Насильник от насилья и погибнет! Пусть ваши руки, способные переворачивать тяжелые пласты земли, поднимут не только соилы, но и топоры и молоты. Если враги пустят в ход деревянные шокпары, вы встретьте их железным болтом. Если они, надеясь на свою черную силу, захотят ограбить вас, поставьте их на колени!
Пламенные слова Серке передались из уст в уста. Все кокенцы, способные держать в руках оружие, стар и млад, взяли дубины и топоры, готовые в любую минуту обрушить их на голову врага.
Не слезая с коней, зорко охраняли огромный табун шесть молодых жигитов, уже успевших завоевать славу конных бойцов. Невдалеке от них находились еще два десятка хорошо вооруженных смелых кокенцев, искусно владевших шокпарами. Были тут Бостан из Хандара и Конай из Балта-Орака, а также прославленные бойцы из других больших аулов — Енсебай, Марка, Кулжатай. В отличие от тобыктинских барымтачей это были честные-труженики — табунщики, пастухи, хлеборобы, косари. Сами они никогда не нападали на чужие табуны, но хорошо изучили все хитрые уловки тобыктинских конокрадов и смело защищали скот от грабителей. Недаром люди дали им почетные прозвища: «Смерть конокрадам», «Смелый табунщик», «Укротитель коней», «Лихой наездник».
У них был свой главарь — Бостан, подобно Беспесбаю славившийся в округе как непобедимый борец. О необыкновенной храбрости этого большеносого, густобрового человека с короткой шеей и жидкой бородкой ходили легенды, — по силе его сравнивали полушутя-полусерьезно с верблюдом. Не одному тобыктинскому конокраду он проломил в схватке череп. Завидев его, барымтачи спасались бегством.
Под стать Бостану был и широкоплечий Енсебай, высокий рыжеватый жигит, словно сотканный из одних сухожилий, у него, как говорится, «нет лишнего куска мяса на костях». Темными вечерами, когда долговязый Енсебай сидел на высоком вороном коне, казалось, что он взобрался на верблюда.
Особенно воинственно был сегодня настроен коренастый чернобородый Кулжатай, оседлавший буланого жеребца и державший поперек седла березовый шокпар, обструганный восьмигранником.
Ветер дул с Семейтауских гор и был очень благоприятен для врага, поэтому Бостан сказал:
— Если тобыктинцы, укрывшись в горах Кокена, заметили, что наши табуны отошли на запад, то они подойдут с подветренной стороны. Враг хорошо услышит топот наших коней, а мы никакого шума с их стороны услышать не сможем. Что надо сделать? Я сказал аксакалам, что вечером пущу табуны к Семейтауским горам, а когда стемнеет, быстро перегоню их вниз, по направлению Темир-казык на подветренную сторону аула. Так вот, двадцать жигитов пусть рысью гонят табуны. А мы постараемся угадать, откуда подойдет враг, и встретим его. Разделимся по два и двинемся в разведку…
— Хорошо придумано! — одобрил Кулжатай.
— Так и надо сделать! — поддержал Марка.
А Конай сказал:
— Хорошо, что наши люди понимают опасность и нас слушаются. Все аулы погасили костры, притворились спящими. Ни искорки нигде, ни шороха! А ведь у каждой юрты привязан конь и приготовлено оружие. Послушайте, какая тишина. Только собаки лают…
— Люди копят гнев в сердцах и ждут часа расплаты! — отозвался Бостан. — Это хорошо. Ну, давайте за дело!
Двадцать молодых жигитов повернули большой табун лошадей и рысью погнали к подветренной стороне аула. Оставшаяся пятерка разделилась. Бостан с Конаем вдвоем, а Кулжатай, Енсебай и Марка втроем поскакали на разведку по равнине, растянувшейся между горами Кокена и Семейтау.
Кулжатай первым заметил на ней бесконечно длинный ряд всадников, пересекавший степь наискосок, навстречу ветру.
— Стой! — приглушенно крикнул он своим спутникам, а сам приник к гриве коня.
Кулжатай был храбрым жигитом, но при виде огромного отряда конных он струхнул и невольно воскликнул:
— Да это настоящий набег! Не сосчитаешь даже сколько их! Пропадать сегодня Уаку…
Целый день сердце Енсебая горело гневом и решимостью, он ездил с товарищами молчаливый и только изредка цедил сквозь зубы: «Ну, попадись мне тобыкты в открытом бою!» И сейчас, услышав испуганный возглас Кулжатая, Енсебай разозлился не на шутку:
Читать дальше