Татьяна Сенина - Кассия

– Я не хочу идти к владыке Игнатию!

– Почему, родной?

– Он меня будет ругать, скажет, что нельзя делать того, что я делаю… А я ведь всё равно буду делать!

– Что ты будешь делать?

– Ну… дразниться, драться с Пульхерией…

– За это он не будет тебя ругать, – улыбнулась Феодора.

– Будет! – упрямо сказал Михаил. – Он злой!

– Почему же злой? Зря ты так говоришь, это нехорошо. Он не злой, а просто строгий.

– Он владыку Григория выгнал, – проговорил маленький император, чуть надувшись и глядя в пол. – А владыка Григорий добрый, у него глаза добрые… А владыка Игнатий как посмотрит, так убежать хочется!

«Это точно!» – подумала августа. Она понимала, что называть патриарха злым было несправедливо, однако тоже чувствовала себя неуютно, думая об исповеди у него: суровый монах, не видевший, по сути, ничего, кроме своих обителей, не знавший иной жизни, кроме строгих подвигов на пустынных островках, он, казалось, не способен был понять скорбей и искушений, обуревавших мирских людей. Ни перед Антонием и Иоанном, ни даже перед Мефодием у Феодоры не возникало желания как-то сгладить собственные прегрешения, рассказав о них в самых общих словах; но сейчас, готовясь к исповеди у Игнатия, она ловила себя на размышлениях о том, как бы открыть ему грехи и в то же время «ничего не сказать»…

– У кого же ты хотел бы исповедаться, сынок? – спросила она.

Мальчик ненадолго задумался, а потом поднял глаза на мать:

– А у отца Иакова можно?

– Сергие-Вакхова игумена? Да, конечно.

– Тогда я к нему пойду, ага, мама?

– Ага, – улыбнулась императрица и чуть заметно вздохнула, вспомнив о прежнем игумене этой обители – о том, кого Феофил хотел видеть учителем сына…

«Хорошо хоть, что он счастлив, – подумала августа; Лев рассказал ей о своем посещении низложенного патриарха и о том, что сказал Иоанн о своей нынешней жизни. – Он это заслужил!»

И теперь, у гробницы мужа, она молилась прежде всего о Михаиле и просила, чтобы отец сам умолил Бога направить жизнь их сына так, как нужно. «Раз Бог простил его и принял к Себе, то Он услышит его молитвы скорее, чем мои, – думала она. – Только бы там нам всем быть вместе, Господи! Только бы дождаться той встречи, только бы дойти… пусть спотыкаясь, пусть падая, но дойти – туда!»

Кассия с Евфимией тоже приходили на заупокойную литургию по императору и молились за панихидой в усыпальнице, и вновь игуменья думала о непостижимости судов Божиих. Как удивительно всё сложилось! Феофил почти всю жизнь был еретиком и притеснял православных – а спасся быстрее, чем она, с юности избравшая монашеский путь и никогда не сообщавшаяся с ересью! Да, он спасся, а вот спасется ли она, еще неизвестно… Когда они встретились в ее келье, она призывала его думать о встрече на небесах, а вышло так, что теперь уже он оттуда словно призывал ее постоянно думать об этом: будет ли встреча на небесах? Живешь ли ты так, чтобы встретиться с теми, кто пришел туда раньше тебя? Вот уж, воистину, «всё премудростью сотворил» Бог, чтобы смирить человеческое самомнение!..

– Матушка, – спросила Евфимия, когда они уже возвращались в обитель. – А ведь если государь спасся и сейчас там, с Богом, то он, верно, может молиться о нас?

– Думаю, может, – ответила Кассия. – Видишь, как Господь всё устроил! Я когда-то читала в Послании к римлянам о том, что Бог «кого хочет, милует, а кого хочет, ожесточает», и очень боялась за государя, что он станет «новым фараоном»… И многие православные считали его таким, а вот как обернулось!

– Да! Наверное, об этом сказано: «Нареку не людей Моих людьми Моими, и не возлюбленную возлюбленной»?

– Да, и еще у апостола о том, что итог зависит «не от хотящаго, не от бегущего, но от милующаго Бога»… Вот, получается, мы до самого конца не можем знать, кого Господь помилует, потому что никто не может знать, что в человеке, «только дух человека, живущий в нем».

– Это очень хорошо! – воскликнула Евфимия. – Только бы не забывать об этом, а то ведь мы, когда любим-то, не осуждаем и желаем человеку вразумления и всяких благ, а вот если кто нам неприятен… – она вздохнула.

– Бог для того и являет такие чудесные случаи, как с государем, чтобы мы об этом помнили.

– Значит, это ничего, если я иногда прошу его молиться за меня? – несмело спросила Евфимия.

– Конечно, – улыбнулась игуменья. – Да я и сама иногда прошу его об этом, ведь мы точно знаем, что он спасся. И это тоже чудо! Сколько людей умирает, даже очень благочестивых по жизни, но мы не можем быть точно уверенными, спаслись они или нет, и молимся только об их упокоении… А с государем вышло так, что мы можем быть уверены. Рассуждая по-человечески, меньше всего можно было ожидать, что это будет даровано не только еретику, но и гонителю православных, но случилось именно то, чего «не могло быть» – то самое, что невозможно у людей, но возможно у Бога!