Елена Криштоф - «Для сердца нужно верить» (Круг гения). Пушкин

День, в котором не видел он, не умел разглядеть красоты. Между тем, интересно: какие именно и как он надеялся встретить следы ? В самом деле, нельзя же было вообразить, что увидит он, едва достигнув Тавриды, к примеру, стройные ряды колонн или даже портик, чудом сохранившиеся от тех городов, какие упоминали или описывали Птолемей, Плиний, Страбон: Мирмекий, Тиритака, Нимфей, Киммерик [7] ...чудом сохранившиеся от тех городов, какие упоминали или описывали Птолемей, Плиний, Страбон: Мирмекий, Тиритака, Нимфей, Киммерик?.. — Птолемей Клавдий (ок. 90 — ок. 160) — Древнегреческий астроном, создатель геоцентрической системы мира. В труде «География» дал сводку географических сведений античного мира. Плиний Младший (61 или 63 — ок. 114) — римский писатель; был императорским легатом в Вифинии и Понте в 111 — 113 гг. Страбон — см. коммент. № 3. Мирме́кий, Тирита ́ ка, Нимфе ́ й, Киммери ́ к — античные города (6 в. до н. э. — 3 в. н. э.) Боспорского государства на Керченском полуострове. ?..

Однако портик и колонны могли упасть в окрестный прах, но всё же существовать. Кроме того, прямо перед ним возвышалась довольно приличная горка или, вернее, — холм. О нём капитан сказал, что это и есть холм Митридатов. Последнее прибежище легендарного понтийского царя, всю жизнь проведшего в войнах с Римом, жестокого, буйного, невообразимого [8] ...это и есть холм Митридатов. Последнее прибежище понтийского царя, всю жизнь проведшего в войнах с Римом ... — Митридат VI Евпатор (132 — 63 до н. э.) — царь Понта. Вёл борьбу со скифами, подавил восстание Совмака в Боспорском царстве. Подчинил себе все побережье Чёрного моря. Однако в войнах с Римом в конце концов потерпел поражение и покончил о собой. .

...Раевские уже высадились на берег. Открытые коляски ожидали их и тех, кто встречал генерала, как раз на дороге или улице, не поймёшь, на которой стоял Пушкин. Улица, немощёная, заросшая круглыми листьями калачиков, утопала в пыли.

Пушкин стоял на ней, поджидая Раевских и всё ещё оглядываясь, правда, уже без прежних надежд и торопливости.

Нет, ничто не несло на себе даже намёка на благородную старину, какая вот уже сколько веков вдохновляет человечество, не переставая удивлять его. Старины не было, однако всё, что попадалось взгляду, всё было — старо. Старые сети сушились, натянутые на колья, морская трава и мелкая рыбёшка гнили в их ячейках. Стары и жалки были мазанки под тяжёлыми черепичными крышами. Старые лодки дремали, уткнув носы в песок, и два старика тащили, перекинув через плечи, латаный парус...

Даже трава была старая — соломой пахло от неё, не степным вольным простором. Что-то такое, чему он не нашёл ещё слов определения, заскреблось в сердце. Разочарование? Тоска? Нет, пожалуй, страх перед захолустьем, перед возможностью пропасть на минуту овладел им. Нечто подобное он почувствовал в Екатеринославе в убогой мазанке, больной. Но там он был один и не надеялся на встречу с Раевскими. Хотя о чём-то таком не твёрдо, но торжественно и многословно они с Николаем договаривались ещё в Петербурге, когда ему было предписано немедленно покинуть столицу. Отправиться по месту новой службы, под начало генерала Инзова [9] ...под начало генерала Инзова — в ссылку... — Инзов Иван Никитич (1786—1845) — генерал-лейтенант, масон, главный попечитель и председатель Комитета об иностранных поселенцах южного края России. К его канцелярии был прикомандирован Пушкин, высланный из Петербурга в 1820 г. Инзов очень благожелательно относился к опальному поэту. Характеристика Инзова содержится в пушкинском «Воображаемом разговоре с Александром I» (1824). — в ссылку, и Бог знает, надолго ли.

В Екатеринославе из-за горячки, не вовремя подхваченной, он, чего доброго, и в самом деле мог пропасть. Лихорадка косила направо-налево.

Раевские подъехали и нашли его в раскидистом, утопающем в летних дождях городе как нельзя более кстати. А потом, во всё время пребывания на Кавказе, он и думать забыл о том давнем страхе перед выброшенностью из привычной жизни. Хотя Кавказ был ещё более далёкой окраиной, чем эта Таврида, потёмкинская земля. Но Кавказ кипел. Всё там было в действии, всюду мужество имело случай проверить самое себя. Захолустьем на Кавказе и не пахло. Очевидно, потому, что пахло порохом?

Жизнь в любых проявлениях захватывала его. Боялся он только оцепенения. «Забвенью брошенный дворец» — это из оды «Вольность». Всё, что он видел перед собой сейчас, было как бы брошено забвенью. Сегодняшний день города и горожан подлежал забвенью, похожий наверняка на вчерашний и завтрашний...