Николай Бахрошин - Месть базилевса

Плохое качество для командира, пусть – младшего командира, сам понимал. Будь по-другому, он за двадцать лет службы и дюжину военных кампаний вполне мог получить звание декарха или (сладко представить!) кентарха. Вон его сослуживец по молодым годам, неотесанная деревенщина с Крита Максим Клемен выслужился аж в комиты крепости Аркениос. На этой должности, рассказывали ему, разбогател несусветно, запуская обе волосатые лапы в солдатскую кассу.

Да, мир божий несправедлив, потому что не справедлив в принципе – одного Господь с самого рождения дарит россыпью звезд, а второго – гнилой кочерыжкой. Почему так – поди пойми…

Приказ отправиться на штрафные работы по заготовке фуража во главе полутора десятка солдат Агафия не обрадовал. Неуютно стало, как грешнику перед исповедью. Полтора десятка – целое войско, да все к тому же из провинившихся, злых от того, что приходится таскать и грузить вместо законного отдыха в лагере. Но что поделаешь, сам виноват: не вовремя доставил нужного человека Григорса, самого багрянорожденного заставил жать! Это еще легко отделался – штрафные работы, кентарх Пирра пожалел ветерана. Остальных из его пятерки просто выпороли.

Пришлось отправляться.

Понятно, показывать солдатне свою неуверенность – все равно что усмирять льва куском кровавого мяса, это он за много лет службы усвоил крепко. Поэтому с самого начала взялся приказывать так жестко и громко, что скоро надсадил голос до хрипа.

Солдаты явно были недовольны его чрезмерным усердием. Презрительно хмыкали в усы и бороды, ворчали, что командиру не худо бы поберечь глотку. Распухнет от крика – вино в горле колом станет. Дисциплина – да, основа армии, но она тоже бывает разная. Уж кому-кому, но не пентарху Макасину, запойному пьянице и непроходимому дураку, брызгая слюной во все стороны, изображать из себя святого апостола перед язычниками.

Ситуация накалялась постепенно, но верно. И кто знает, чем бы все кончилось, этот сброд из разных частей – уж не самые лучшие воины армии – вполне мог возмутиться строгостью приставленного к ним командира. Все шло к тому, чувствовал Макасин с нарастающей неуверенностью. Но ситуацию неожиданно сгладил верткий, быстроглазый сицилиец по прозвищу Скорохват. Имя и фамилию его Агафий забыл, а выразительное прозвище – да, всплыло из глубины памяти.

Полностью его оправдывая, Скорохват как-то незаметно, тишком, бочком, отделился от всех и нырнул за каменный забор ближайшего дома. Совсем неприметного, не богатого с виду дома на окраине Томы. Как раз неподалеку от места их работы, где стояли склады для зерна и сена, предназначенные для армии.

Трудно представить, что в этой хибаре с продавленной временем черепицей и облупившейся штукатуркой, из-под прорех в которой сиротски торчала дранка, можно хоть чем-нибудь поживиться, но солдат был другого мнения. У него – нюх, говорили. Скоро он появился обратно, перевалился прямо через забор, таща два раздутых кожаных меха, налитых явно не молоком. Вслед ему раздались истошные, как по покойнику, вопли сразу в несколько голосов.

«Пусть не видать мне царствия небесного, если Скорохват заплатил за это вино честной монетой!» – усмехнулся в усы пентарх. «Пойло рабов и отрепья», – вдруг вспомнил он рубиновый нос и хитрые глазки капитана Григорса, из-за которого и был назначен на эти заготовки. Григорс волей базилевса Юстиниана теперь стратиг флота (рукой не дотянешься – недавно мимо прошел, даже не посмотрел, аспид!), а ему – работа… Истинно, мир устроен несправедливо! Непонятно только одно: зачем Господь подчеркивает это снова и снова?

«Евдаксион Григорс, стратиг новоявленный, тоже из Томы, чтоб черти ему каленым железом выжгли на брюхе знаки высокого чина! Все они в этом городе прохиндеи и жулики!» – зло подумал Агафий, оправдывая в душе мародерство солдата. И с большим удовольствием отходил по зубам немолодого морщинистого сирийца с гноящимися глазами, вскоре прибежавшего жаловаться на отобранное вино. Объяснил попутно, что в армии базилевса Юстиниана нет воров, а есть хозяйственные, рачительные солдаты, подбирающие для блага империи, что плохо лежит.

Эту глубокую армейскую мудрость штатская сволочь-хозяин вряд ли понял (не по его бараньему уму высокая стратегия!), но что он рискует быть причисленным к противникам восстановления династии Ираклидов, до сирийца все-таки дошло. Зажимая окровавленный рот и поскуливая об обездоленных детях, хозяин убрался.