Николай Бахрошин - Месть базилевса

– Ну… Отчасти, господин… – невнятно пробормотал Плешивый. Признаваться в том, что он Скилиц, ему категорически не хотелось, но и не признаваться было как-то… боязно. А вдруг варвары решат, что хозяина дома нет, и начнут здесь хозяйничать?

– Отчасти? – удивился Гуннар.

Торговец не нашел ничего лучшего, как кивнуть.

– Интересно… Так какой же частью ты Фока Скилиц? – не отставал воин. – И кто ты тогда другой своей частью, скажи?

– Почтенный воин меня не понял, – нашелся наконец Плешивый. – Я всего лишь хочу сказать, что тот Скилиц, что перед тобой, всего лишь тень, печальное отражение прежнего, довольного и богатого Скилица. Увы, это так! Я разорен, нищ и болен… Несчастье и беды – вот все мое богатство, нажитое за долгую и трудную жизнь!.. Совсем ничего не осталось, ни единой нумии, – уточнил он на всякий случай.

– Что он говорит? – спросил Любеня.

– Жалуется, – пояснил Гуннар. – Уверяет, что разорен и нищ, но, клянусь копьем Одина, наверняка врет. Сдается мне, эти греки так же любят жаловаться на жизнь, как собаки – выть на луну ночами… Так ты, значит, чувствуешь себя несчастным? – ласково, почти сочувственно обратился он к Скилицу.

– Да, господин, это так.

– Напрасно! Пусть мне никогда не взяться за рукоять Пожирателя Голов, пройдет совсем мало времени – и ты поймешь, насколько счастлив ты был до нашего появления, – с улыбкой объяснил Гуннар.

Плохая улыбка, похожая на оскал волка, увидевшего добычу.

Скилиц, вздрогнув от его улыбки как от удара, растерянно переводил взгляд с одного лица на другое. Умоляюще задержался глазами на Заре – женщина все-таки, хоть и варварка.

Потом тоже попытался улыбнуться в ответ, показывая мелкие, гниловатые зубы:

– А, понимаю… Уважаемые господа воины любят шутить… Такие весельчаки…

– Еще какие! – подтвердил Косильщик. – Особенно он! – Гуннар кивнул на силача Ингвара. – Такой затейник, что от его веселья люди мрут, как мухи…

Широкие Объятия, не вслушиваясь в разговор на чужом языке, тем временем сосредоточенно провел пальцем по острию своей огромной секиры Глитнир. Попробовал, как лезвие режет ноготь, поцокал озабоченно:

– Вроде бы совсем недавно точил, а затупилось…

– Что он говорит? – насторожился Скилиц.

Косильщик с охотой ответил:

– Говорит, что ему интересно, сумеет ли он отрубить тебе уши так, чтобы не задеть плеч и шеи.

– Господи Всемогущий!.. – охнул Плешивый.

– Я же говорил, что мы найдем, чем развлечься, – пояснил Гуннар. – Мне тоже это интересно. А тебе интересно, Сьевнар?

– Я просто весь в ожидании, – буркнул полич.

Ингвар, не обращая на них внимания, подбросил секиру и перехватил другой рукой. Со свистом махнул косым рубящим ударом и недовольно покачал головой.

Работорговец дрогнул от ужаса.

– Господин!!! – подраненным зайцем заверещал он. Бухнулся на колени и удивительно быстро пополз к широкоплечему воину, ухитряясь одновременно кланяться. – Господин, не надо, не надо!!!

Ингвар удивленно глянул на него. Потом – на Гуннара:

– Чего это он?

– Восхищается. Говорит, что никогда не видел такого большого и сильного человека и такого огромного топора.

– Тогда – конечно… Пусть смотрит, – силач качнул секирой Глитнир, поближе показывая ее торговцу.

– Что он говорит, почтенный господин? – Плешивый, не вставая, отпрянул от страшного топора с резвостью таракана.

– Сердится, – озабоченно пояснил Гуннар. – Он не любит, когда сомневаются в его искусстве. Обещает отрубить тебе уши так быстро, что ты не сразу вспомнишь, где они были.

– Не надо… – простонал снизу Фока.

– Почему не надо? – искренне удивился Гуннар. – Не бойся, Ингвар – очень умелый боец. А уши – это его любимая часть тела. Пойми, купец, он так гордится ловкостью в их отсечении…

– Не надо, господин, не надо! Прошу тебя!!! Я тебя умоляю!!! – взвыл Фока. Рыбкой нырнул вперед и кинулся целовать запыленные сапоги силача.

– Надо же, как сильно он восхищается! – недоумевал Ингвар.

– Да, у греков в обычае бурно выражать свои чувства, – веселился Косильщик. – Сьевнар, я думаю, теперь он будет рад тебе все рассказать…

– Не сомневаюсь, – подтвердил скальд. Подошел к извивающемуся работорговцу, с силой наступил ему на руку. Тот взвизгнул, сжимаясь.

– Послушай меня, грек, сейчас ты скажешь мне… – начал он.

Гуннар, оставив смех, переводил.

Теперь Фока Скилиц действительно был рад говорить. Только все время хватался за уши, словно не веря, что они до сих пор на месте.