Михаил Садовяну - Жизнь Штефана Великого

— Послушай, Арон, — сказал господарь, приподнявшись так, что свет лампады озарил его поблекшее лицо. — Для хвори многолетия есть зелье и получше. От зелья твоего легчает боль в руках, да только рана на ноге просыпается.

— Через криничку на ноге дурные мокроты вытекают, государь.

— Я понимаю, Арон: ты мудр, как и старый Солом. И глаза у тебя те же, и веснушки, та же рыжая борода. Как будто старик, ушедши ненадолго, воротился молодым. А когда я уйду, меня заменит тоже молодой — мой сын Богдан. Тогда-то я и исцелюсь в обители вечного покоя, в Путне. Как видишь, лекарь, разум мой еще не помутился. Сколько ни корми меня зельем да сказками, а срок мой настал.

— Ты прав, государь: срок человеку отмечен в божьих книгах. Тут врач бессилен. Однако искусный врачеватель может облегчить страдание. Так что мне все же надобен горный цветок для моего снадобья. А покуда лучшим лекарством будет тебе княгиня. И еще одно: я получил из Крыма вести. Сегодня видел я крымских купцов. В Приволжье была опять великая война, и Менгли-Гирей развеял силы Сейид-Ахмета. В скором времени Менгли станет единственным владыкой Золотой Орды.

— Было бы не худо, лекарь. Ибо сила Менгли-Гирея может поворотиться туда, куда нам надобно.

— Значит, ты ведал о сем государь?

— Ведал, но снадобье твое от этого не стало хуже, ибо слова купцов подтверждают вести, полученные от Бали-бея, силистрийского санджака [128] Санджак — руководитель турецкой провинции, рангом ниже бея. . Можешь идти. Изготовь свое зелье и пусть поднесет мне его сама княгиня.

Новые вести — новые думы…

Весной же надо идти походом в ляшскую землю. За всю поруху минувшей осени, что учинило войско Альбрехта, нужно отплатить ответным походом в Польшу по весне. Окажется мало — идти еще раз. Но и этим дело не кончится.

Казалось бы, что лесное побоище у Козмина и прутское сражение смыли и положили конец коломийскому позору и старым счетам. А если по весне — или когда-нибудь еще — окупится и разорение страны, — нет более причины для усобиц. Но дело обстоит иначе. В поступке Альбрехта таится грозная опасность, неведомая простым людям. Не сам поступок, а коварство короля опасны. Альбрехт вынашивает лукавую мысль оторвать у Штефана руку, державшую крест, захватить Молдавию, лишить вотчины Богдана, сына Штефана-Воеводы. От Альбрехта больше худа, чем от язычника. Покуда на плечах у польского короля цела голова, вынашивающая несправедливые захватнические планы, наследие Богдана в опасности. Теперь у Альбрехта двойная причина напасть на Молдавию: искупить позор и осуществить во что бы то ни стало навязчивую свою мысль. Все на свете опостылеет ему, покуда не истопчет Молдавию копытами коней. Тому, кому знакомо упорство этого молодого сумасброда, не приходится сомневаться в этом. Ни клирики, ни вельможные паны ему не преграда, надменен он и горд до безумия. А потому за Козминским и прутским сражением должны последовать по весне другие, а затем и еще через год, без пощады, покуда Альбрехт не будет сломлен. Тогда и Польша отступится от него. Ввиду подобных неотложных дел, Штефан возобновил посольства дружбы в Венгрию и снова добился от крымского хана и великого князя московского уверения в приятельстве; кроме того, заключил он тайное соглашение с зятем Султана Баязета, Бали-беем, правителем Силистрии и всего Причерноморья.

Неслышно ступая, вошла княгиня Войкица, неся кувшин с зельем. Отпив два глотка, она поставила кувшин на край столика и присела у изголовья мужа. Она была еще молодой и красивой, в косах, увенчивавших лоб, не было ни единого белого волоска.

— Добрые вести, государь? — спросила она, внимательно всматриваясь в лицо мужа.

— Откуда узнала?

— По лицу, государь. Иначе не узнала бы, ведь ты со мной не делишься. Всю жизнь я печалилась, что не могла принять участия в тайном совете твоем. Не жалуюсь, что господин мой не дал мне этого права. Но теперь у тебя другой товарищ, муж зрелый, сын твоей светлости. От него уж не скрывай ничего, лучшего советника не найти тебе. Ведь ты клятвенно утвердил Богдана своим наследником. Держи его при себе.

— Прежде всего, я его научу хранить тайны, — сказал с улыбкой князь.

Княгиня Войкица, сомкнув веки, вздохнула. Господарь сжал ее руки.

— Будь покойна, княгинюшка. Решения мои неизменны. Сын твой будет воеводствовать надо всем, что я ему оставлю, и порадует тебя, когда меня уже не будет. А пока что приноси мне утром и вечером лекарево снадобье. Отведай и сама — ибо в нем чудодейственная сила. И убери его — мне оно не надобно. Ты сама лучшее лекарство для меня. Коли будешь делать так и не пожелаешь знать больше того, что тебе положено, — и я буду спать спокойней. Только закукует по весне кукушка — возьму к себе твоего сына и познакомлю его с дорогами в Лехию.