Олег Слободчиков - Великий тес

Они вернулись на стан на утренней заре. У молодого казака борода висела сопревшей апрельской сосулькой, волосы были мокрыми. Дру-жинка доложил, что в сумерках тайком они подошли к Иркуту против острова. Сколько ни прислушивались, не услышали ни звука, не учуяли дыма. Тогда старый десятский велел молодому переплыть протоку. Тот поплыл нагишом. Остров не обходил, уж больно лютовали на рассвете комары, но в зимовье, в баню заглянул и не нашел там ни души. А зола в очаге была теплой. То ли все ушли, завидев казаков, то ли спрятались где-то на острове.

Выслушав их, старый Похабов взглянул на сына.

— Идти надо! — сказал тот.

Остров был пуст. Лабаз и изба обобраны дочиста. Из железа в зимовье не осталось ни гвоздя, ни крючка.

— В Дауры побежали! — добродушно посмеивались казаки, осматривая остров.

Судя по следам, здешние беглецы еще вечером заметили отряд и ушли вверх по Иркуту.

— Да их с полсотни! — со странным восторгом разглядывали вытоптанный берег казаки.

В избу идти никому не хотелось, хоть там не ел гнус. Задымила баня. Далеко по реке стали разноситься голоса служилых. Савина хлопотала о выпечке хлеба, привычно обживала знакомый остров. За ней послушно ходила невестка и помогала как могла.

Отец и сын Похабовы сидели возле дымокура. Яков помахивал у лица веткой.

— Ладно! — озабоченно рассуждал Иван. — Петруха Тальнин да бе-резовский казак бежали с ватагой. Но Никитка-то Фирсов, сотников сын?

— Что сын? — лениво возражал Яков. — Илимский сотник бежал! Ты глянь-ка на морды моих казаков, — кивнул за плечо и криво усмехнулся. — Послушай, что говорят. Дай волю — сами побегут!.. Дураки! — пришлепнул овода на щеке. — Брешут да смущаются слухами!

— Почем знаешь, что брешут? — пытливо взглянул на сына старый Похабов.

— То я на Витиме не был, то я про Дауры не слыхал, — зло хмыкнул Яков. — Промышленные давно выведали, что в тех местах китайские товары дешевы, а соболь хорош. Только люди Хабарова там беспрестанно воюют и голодают. С ним, с Ерофеем, в Москву отправлены не только даурские мужики и бабы, но и Коська Москвитин с жалобами на самого Хабарова. Сказывал он, разделилось хабаровское войско на два полка, и воевали они меж собой, и голодали, и Хабаров велел по своим из пушек стрелять.

Мы хоть за государево жалованье служим! — строго взглянул на отца. — А они, — кивнул в верховья Иркута, куда ушла ватага, — за пустые посулы!

— Умен! — одобрительно покачал головой Иван. — Среди моей родни таких не было. В мать, однако! — Нечаянно вспомнил Меченку и спросил сына: — Она не так далеко отсюда. Хочешь проведать?

— Как прикажешь! — буркнул молодой атаман. — Ты — голова, не я!

— Вот ведь как все обернулось! — тихо и задумчиво вздохнул Иван, опуская глаза. — Иные казаки били жен за всякое дурное слово. Детей драли в науку. А те нынче и матерей любят, и отцов почитают.

— То я тебя не почитаю! — смутился Яков, бросив на отца быстрый взгляд. — Мать сама себе судьбу выбрала: то в монахини собиралась, то с молодым слюбилась. И зачем мне возле нее срамиться? Состарится — не брошу! А полюбовного ее молодца знать не хочу.

— Да! — буркнул отец и стал тихо оправдываться, уловив в словах сына намек на вину, от которой не отнекивался. — Жалел я ее. И сейчас жалею, хоть она и стоит поперек моей жизни, как камнебой поперек реки. Бывало, постегаю слегка, а душа болит, — снова вздохнул. — Так вот все и обернулось. А зимовье надо укреплять! — суетливо спохватился, раздосадованный нечаянным откровением. — Без этого теперь никак нельзя! Коли побежали толпами по Иркуту — все сметут на своем пути. И скит не пощадят. А будет здесь острог и другой на Байкале — можно удержать.

— Изба сопрела! — поддержал отца Яков.

— Давно ли перебирал? — обернулся к зимовью старый Похабов. — Правда, наспех, из сырого леса, лишь бы перезимовать.

— За беглыми погоню пошлем? — спросил Яков.

— Не догонят! — сердито мотнул головой Иван. — Только утомятся.

Яков поддакнул отцу:

— Не угнаться!.. Я схожу к Яндохе, узнаю, кто и когда проходил по реке.

На другой день караульные заметили малый четырехвесельный струг, плывущий с Байкала. По наказу атамана спустились на лодке к устью Иркута, спрятались под нависшим над водой тальником. Струг все ближе подгребал к левому берегу, к устью. Здесь и наткнулся на караульных.

— Да это же Ивашка, старший Перфильев сын! — вскрикнул Дру-жинка.

В стружке было только двое гребцов. На дне, на залатанном парусе, лежал на спине еще один казак и косил глазами на енисейцев.