Николай Омелин - Разбойничья Слуда. Книга 4. Рассвет

Здесь, километрах в пяти от Ачема, дорога с обеих сторон упиралась в небольшое болото, раздваивалась и соединялась между собой сразу за ним. Место в округе было известное, потому как в соседнюю деревню Бакино ездили часто и только тут. Да и в районный центр попасть можно было только по ней. С высоты местечко напоминало охотничий лук. Напрямую через болото, словно по тетиве, ездили зимой, когда земля замерзала. Опушкой же леса, где был проложен объезд и прозванный в народе «коромыслом», пользовались в летнее время. Было когда-то желание у ачемян сделать дорогу через болотину круглогодичной, но пришедшая на смену прежнему режиму Советская Власть изменила их планы. И с тех пор недостроенная, частично заросшая гать, лишь обозначала направление короткого пути. Теперь, видневшаяся из-подо мха, узкая полоска бревен больше напоминала брошенную рядом с тетивой стрелу, чем некогда обустроенный участок дороги.

Намереваясь отвернуть от болота, Зорька вдруг остановилась, напряглась и беспокойно повела ушами. Выпучив глаза, кобыла задрала верхнюю губу, обнажая крупные желтые зубы, и громко заржала. Конюхов насторожился и потянулся к лежащей рядом кобуре с дежурным наганом. Совсем рядом раздался глухой собачий лай и на дорогу выскочил огромный рыжий пес. Лошадь, завидев его, успокоилась, словно обрадовалась такой встрече. Все-таки встретить лесного зверя менее приятное событие, чем пусть и злую, но деревенскую собаку. Она негромко фыркнула, потрясла гривой и не спеша двинулась навстречу псу.

– Рыжий, рыжий! – послышался из леса визгливый мужской голос.

«Гаврила, что ли? – удивился Григорий. – Ну, надо же! Сам встречает меня. Я к нему, а он навстречу». Пока он соображал, что делать, лошадь снова остановилась. В просвете между деревьев и в самом деле показалась фигура Оманова. Увидев подводу, он шагнул к ней, прикрываясь рукой от выглянувшего из-за леса яркого солнца. Когда до лошади осталось десятка два шагов, он разглядел сидевшего в телеге мужчину. «Гришка пожаловал. Не по мою ли душу? Как не ко времени, как не ко времени, – забеспокоился Оманов».

– Здоров, Григорий Пантелеевич! – бодро проговорил он, никак не проявляя свое волнение. – А я, думаю, на кого это мой кобель осерчал. Уж не медведь ли? С чем в наши края и надолго ли? – подойдя ближе, Гаврила закинул за спину ружье и слегка поклонился Конюхову.

– Здоров, здоров, – негромко ответил тот, в свою очередь, никак не выдав легкую растерянность. – Угодья твои, кабыть, в других местах?

Подошедший Гаврила выпростал из рукавицы руку, собираясь поздороваться. Но по виду Конюхова, понял, что вряд ли тот сделает тоже самое и, чуть замявшись, сунул ее за пазуху.

– Не взял вот с собой, – с досадой произнес Оманов и вытащил руку назад.

– Чего? – не понял Григорий.

– Билет охотничий дома оставил.

– Будто он у тебя есть, – усмехнулся Конюхов.

– А как? Без него нынче нельзя…

– Ладно, – оборвал его Григорий. – Так чего тут делаешь?

Гаврила потрепал за холку подбежавшего пса и оттолкнул ногой. Облокотившись о край телеги, привычно бросил взгляд на ее содержимое.

– Берлога тут есть. Вековая берлога. Где зимник с коромыслом встречается, – он ткнул в сторону болота рукой. – Тяушка частенько медведя на ней брал. А сейгот мне отдал. Сам-то к Пинеге ушел. Вот и ходил проведать, залег или нет.

– Видать, нет, коли ты тут околачиваешься.

То, что Оманов нервничает, от Григория не укрылось. Хотя и говорит спокойно, а глаза не те. Глаза бегают, не обманут они. «Видать понимает, зачем я приехал. Трезвый сегодня. Пьяный-то – герой. А тут все на охоту разговор сводит, – размышлял Конюхов».

А Гаврилу появление милиционера, да в такой момент, и на самом деле серьезно напугало. «Хорошо хоть свой, ачемский приехал. С ним и поговорить и, может, договориться можно. По крайней мере, раньше так было. Но и сейчас надежда есть. А если бы не он. Если бы чужой приехал, сразу в район увез, – прыгали мысли у него в голове. – Тогда сегодняшняя удача, сегодняшней бы и осталась. Медведь заляжет, поди потом добудь. А, если кто другой…». Пытаясь не спугнуть внезапно свалившееся счастье, он даже нужное слово и в мыслях выговорить не смел. Он, вообще, это слово не помнил, говорил, когда или нет. А то, что оно означает и вовсе не видел. А тут такое и столько!

– Ну, чего молчишь? Или обманываешь? – прервал Конюхов затянувшуюся паузу.