Малика Ферджух - Мечтатели Бродвея. Том 3. Чай с Грейс Келли

В театре «Корнголд» в Атлантик-Сити занавес в этот вечер, после четвертого и последнего акта «Коммуниста в доме», упал на шестнадцать минут раньше.

За три дня до этого, в «Монако» в Ньюарке, он опустился раньше на четыре минуты. За неделю до того, в «Марлетт Серкл» в Покипси, Ули Стайнер уже сократил пьесу минут на десять по ходу представлений.

Из Нью-Йорка вздох Уиллоуби шипел в ухо Манхэттен, длинный, как разделявшая их телефонная линия.

– Вы хотите сказать, что у нашего великого человека провалы в памяти?

Старшая костюмерша называла кошку кошкой.

– Нет, – ответила Манхэттен, – я говорю, что Ули делает это нарочно. Ему претит эта пьеса, он никогда не хотел ее играть. Вот он и сокращает ее. Он ее тем более ненавидит, что никто не приходит ее смотреть. Смотреть его.

Она прильнула губами к трубке.

– Уиллоуби… Это просто ужасно. Никого нет. Никого! Горстка зрителей каждый вечер. Пьеса провалилась, и Ули в кошмарном состоянии. Директор «Корнголда» собирается отменить четыре представления из оговоренных в контракте семи. Как сообщить это Ули?

Уиллоуби сделала паузу, чтобы выдохнуть дым сигареты.

– Его первый крупный облом с публикой. Бедняга. С ним редко такое случалось. Разве что в самом начале.

– Это даже не самое страшное… Дата его явки в комиссию [41] Комиссия Палаты представителей американского Конгресса по расследованию антиамериканской деятельности. (Примеч. автора.) уже назначена. Мы уезжаем в Вашингтон на той неделе. На помощь, Уиллоуби! – выдохнула Манхэттен.

– На помощь, Манхэттен, – безмятежно отозвалась костюмерша. – Я не променяю мою головную боль с доставкой тканей на весь этот цирк. Что я могу сказать? Держитесь, старушка.

Манхэттен повесила трубку. Прислонившись к стене, посмотрела, не видя, на табличку No smoking [42] Не курить (англ.) . над огнетушителем. И набрала номер Скотта.

– Алло? – ответил молодой женский голос.

Манхэттен едва не повесила трубку, ничего не сказав.

– Алло? Алло? – настаивали на том конце провода.

– Извините меня… Могу я… поговорить со Скоттом? Скоттом Плимптоном?

Она услышала веселые детские крики.

– Он уехал на неделю. Я его сестра. Что-нибудь передать?

Манхэттен закусила изнутри щеку. Нет, не надо ничего передавать, она хотела поскорее повесить трубку.

– Вы Манхэттен?

Он говорил о ней! Скотт говорил о ней своей сестре.

– Это я.

– Привет. Я Лана. Мы явились сюда всем табором с детьми, потому что в нашем доме на Статен-Айленд ремонт. Четверо детей, двое взрослых и собака в квартире Скотта, представляете себе?

Как можно было противиться такому радушию? Манхэттен выдохнула.

– И правда, я с трудом представляю столько народу в трех комнатах.

Черт. Она проговорилась, что была у него. Манхэттен закусила губу. Не ловушка ли это?

– Он уехал по работе? – осторожно поинтересовалась она.

– На стажировку у стряпчего в Бостоне. Куда он может вам позвонить?

– Я в турне с театром. Звонить мне не очень удобно. Передайте ему просто… привет.

Лана рассмеялась. Смех был звонкий, дружелюбный.

– Я, знаете ли, могу и поцеловать его. От вас, конечно.

Манхэттен вдруг заметила длинные ноги кузнечика: за кулисами бродил Рубен.

– Спасибо, – сказала она. – И… поцелуйте Дину тоже.

– Конечно. Не прямо сейчас, она участвует в конкурсе по выдуванию пузырей из жевательной резинки с кузенами, перемазала щеки и волосы, вся в розовой липкой паутине. Скотт будет очень рад, что вы позвонили. И, да… Манхэттен?

– Я здесь.

– Нам всем не терпится с вами познакомиться.

Манхэттен повесила трубку, ноги приятно обмякли, сердце было легким, как розовый липкий пузырь. Круглые очки Рубена показались из-за левой кулисы.

– Я ждал тебя, – сказал он. – Я проголодался. Пообедаем вместе?

Они вышли на морской ветер, задувавший над дощатым настилом Бродуолка. Вечерняя толпа теснилась как на Таймс-сквер в субботний вечер. В Атлантик-Сити все вечера были субботние.

– Этот город – настоящий театр марионеток, – говорил Рубен. – Эти кричащие фасады. Колёса обозрения. Карусели с неоновыми огнями. Мигающие повсюду казино.

Манхэттен поправила очки, защищаясь от ветра. Болтать ей не хотелось. Хотелось продлить впечатление от такого радушного разговора с сестрой Скотта.

Она дождалась, когда они уселись в вафельной, чтобы вернуться в реальный мир, тревожный мир Ули Стайнера.