Малика Ферджух - Мечтатели Бродвея. Том 3. Чай с Грейс Келли

– Тл-ле-е-ек.

– Душо-о-о-о-ой и те-е-е-елом? – проворковала Эчика.

– Тала-а-а-ант и стра-а-а-асть? – передразнила ее Шик.

Урсула швырнула салфетку, которая приземлилась на голову Эчике.

– Я, по крайней мере, пою. Голос – это мускул. Мускулы накачивают, и не важно, какими гантелями. Уж лучше…

Дверной звонок сократил отповедь, обещавшую быть радикальной. Хэдли сунула Огдену под нос в спешке подогретое какао.

Черити вылетела из кухни со скоростью пушечного ядра. Она кинулась к двери, опередив Истер Уитти, и та вернулась к буфету, где звонок прервал ее занятие – она расставляла бутылки текилы.

Прежде чем открыть, Черити поправила локоны тремя пальцами и глубоко вдохнула через нос.

– О… Кросетти. Это вы?

Она старалась не показать, до какой степени разочарована.

– Тебе везет! – сказал молоденький рассыльный, исполнив на пороге чечеточное па. – У меня радости на двоих. Тебе от нее не уйти.

– Уйти… Единственное, что доставило бы мне удовольствие, – ответила Черити без улыбки. – Пакет! – крикнула она через плечо.

Он всмотрелся в нее, склонившись к самым ее щекам.

– У меня и идей на двоих, – сообщил он. – Начнем с первой?

– …

– В воскресенье, только ты и я, на Кони-Айленде.

Черити растеклась лужицей. При упоминании Кони-Айленда ее губы втянулись и поджались, как будто хотели закричать, не спрашивая ее мнения. Глаза набрякли чем-то жидким.

– Эй… Нет, нет, мы поедем в другое место! – поправился он, испуганный ее бледностью. – На Ниагарский водопад, если тебе там больше нравится. Или в Майами! В Париж! Париж меня тоже устроит.

Тыльной стороной ладони она поспешно вытерла веки, потому что уже прибежали девушки.

– Пакет? Пакет? – толкались они, сгорая от любопытства.

Хэдли сняла с вешалки свой тренч, курточку и шарфик Огдена и убежала.

– Большой пакет?

– Очень большой пакет?

– Кому?

– От кого?

Черити повернулась к ним спиной и засеменила в кухню под полным сожаления взглядом Слоана Кросетти.

– Не такой уж большой, – отметила Эчика. – Но все-таки подарок.

Сверток был размером с обувную коробку. Розовый картон перевязан белой бархатной ленточкой. Лес пальцев жадно тянулся к посылке, а молодой рассыльный спрятал визитную карточку под пилотку.

– Первая, кто угадает, – сказал он, – получит…

Он отвлекался как мог, но несчастное лицо Черити так и стояло перед глазами. Он ломал голову, какую же промашку совершил. Урсула выхватила у него карточку.

– Пинок под зад! – фыркнула она.

Он отдал ей сверток и удалился, щелкнув пальцами по пилотке. Улыбке шутника-рассыльного не суждено было продержаться долго.

– Пейдж! – крикнула Эчика, закрывая дверь. – Это тебе.

Пейдж недоверчиво вытаращила глаза.

– Наверно, ошибка.

Никто никогда не присылал ей подарков. Такие посылки чаще всего получала Шик с ее тысячей воздыхателей.

– Пейдж Гиббс, – прочла Урсула, держа перед глазами карточку.

– Наверно, это другая Пейдж Гиббс.

– Пансион «Джибуле». Западная 78-я улица. Нью-Йорк.

– Наверно, это другой Нью-Йорк.

– Если это норковое манто, то оно неподходящего размера, – обронила Шик, величаво развернувшись.

Она тоже верила, надеялась… отчаянно. На короткий миг.

Проглотив ком в горле, она вернулась в столовую. Огден, уткнувшись носом в чашку, рассматривал клоунов на лыжах в пенке какао. Хэдли, размахивая шарфиком и курточкой, подбежала и заторопила его.

– Тл-ле-е-ек, – ответил он.

– Что значат эти «тл-ле-ек»? – спросила Шик, потирая ноющий висок. – Черт побери, почему этот мальчишка с утра твердит «тл-ле-ек»?

– Он подражает выключателю на втором этаже, – улыбнулась Хэдли. – Его это забавляет. Огден, поторопимся?

– Почему он не говорит «мама» или «папа», как все большие дети?

Хэдли промолчала. Шик чувствовала себя усталой и недовольной. Смех и взрывы веселья долетали до нее из холла. Кончиками пальца Шик стерла складочку между бровями.

– Он мог бы называть тебя «тетя», – снова заговорила она. – Что в этом трудного, «те-тя».

– Наверно, ему просто не хочется, – мягко ответила Хэдли.

Огден покончил с какао. Поглядывая на часы, Хэдли умыла его над раковиной, застегнула курточку. Скорее, скорее, перчатки, шляпа, сумочка!

В холле Урсула и Эчика сучили ногами и подпрыгивали, как блошки под вешалкой. Жестами героинь немого кино они изображали поочередно кому и обморок. Пейдж, близкая к обмороку по-настоящему, гладила щеку веткой белых орхидей.