Игорь Генералов - Святослав (Железная заря)

Остров Левка встретил русов молчанием. Ни рыбацких челнов, ни людей на берегу. Побитый, но не сломленный противник всё ещё грозен и очень зол. Цимисхий запретил русам заходить на Левку, и греки, будто виноватясь, решили вовсе затаиться. Святослав не стал нарушать договор и лодьи миновали молчащий остров.

Что-то надломилось в князе. Кипя последние годы рвущейся через край жизненной силой, казалось, истратил её всю. Был молчалив и хмур, на днёвках часто отходил в сторону, чтобы побыть один. Кмети из ближней дружины понимающе переглядывались, обеспокоенно качали головами. И всё ещё не было ясно, куда идёт князь.

Море приветило штормом, и целую седмицу сидели на берегу, ждали, пока уляжется стихия. В глубине побережья дозорные заметили печенегов, доложили Акуну и Станиславу. Воеводы не очень-то боялись кочевников, ибо, хоть и уставшие, хортинцы и тмутараканцы были всё ещё опасной силой. Разделились лишь в устье Днепра. Святослав, исхудавший за последние серые седмицы, впервые принял решение: идти в Тмутаракань.

До сих пор плевавший на указания Константинополя Херсонес и на этот раз приютил у себя русов. Здесь, почитай, были уже дома. Воины после изнурительных битв и долгого пути впервые отдыхали, отчаянно, будто в последний раз жрали и пили, озоруя в предместьях Херсонеса. Дело было к зиме и русов спешным путём отправляли с уходящими купцами в Тмутаракань. Оставался только русский князь с дружиной. Ослабленный не столько изнурительными походами, сколько внутренней душевной червоточеной, он заболел, дав себя захватить лихоманке. И как человек, редко хворающий, болел сильно и долго.

Зима была в разгаре. Штормящее море закипало белыми барашками волн. Ослабшее тело набирало силу. Кутаясь в опашень из овечей шерсти, Святослав смотрел на серый морской окоём. Болезнь была позади, вместе с лихорадкой, трясшей тело, заполнявшей воспалёную голову бредовыми видениями, когда в проблесках сознания он видел склонившиеся над ним смурные лица кметей. Боги не стали забирать его душу. Ему как воину ещё предстоит содеять великое или умереть в бою с мечом в руке.

Вместе с телесной уходила и душевная болезнь. Время лечит раны, одному быть становилось скучно. Верный Станила, с добрым прищуром глядя на князя, вспоминал:

— Когда-то в сиих местах ты из раба сделал меня воином. Настанет время и я отплачу тебе сполна за это.

Святослав, втягивая ноздрями солёный морской воздух, отмолвил:

— Дела нас уже ждут. Слыхал: вече в Тмутаракане собрали, там нового архонта избрали себе? Меня предложили, но большинство были против. Думают, что я не встану больше, что боги оставили меня. Ошибаются! Я вернусь в Тмутаракань и поведу русов на арабов иль на ромеев.

Хоть и ушла опасная обречённость, но Станила не увидел, что к Святославу вернулся рассудительный разум.

— Ты пока бездомный князь, — сказал Станислав. — Послушай моего совета: в Киев тебе вернуться нужно. Дети твои над землями княжить поставлены, а над всею Русью — ты. Вот тогда тебя примут везде.

Тяжело ворочались в голове слова воеводы. Святослав пытался объять сказанное, но на ум приходили ни мирно пашущие мужики, созидающие благосостояние страны, жёнки-матери, дающие земле новых пахарей и воинов, а копошение оружного люда и клубы пыли, поднятые сотнями копыт... Святослав потёр пальцами веки, отгоняя наваждение и представился иной Киев (не Вышгород), как сейчас, зимою, в снегу, с красивыми девками в яркой одеже, с румяными молодцами, что сшибаются в поединках на игрищах, с детворой, съезжающей с днепровской кручи на лёд. Вот несутся свадебные розвальни, весёлые дружки скачут вслед к ожидающему их застолью. Кипит жизнь в стороне от князя, оставив ему холодное равнодушное море. Пожалуй, впервые почувствовав себя одиноким, он не мог принять какого-либо решения, пронзительно посмотрел в глаза Станиле:

— Сможем начать сначала?

Воевода не смог сдержать радостной улыбки: Мары покинули душу князя, дружина будет рада неложно.

Руки отвыкли от весла, иные кмети стирали ладони в кровь. Это не мешало веселью и шуткам — плыли домой. Море, надоевшее, попрощалось волнами начинающейся бури. Святослав, не разделяя веселья дружины, чаще стоял на носу корабля, в суконном вотоле, изредко сплёвывал в стремительную воду. На днёвках, привыкшие за последние месяцы к мрачности своего князя, не обращали на него внимания, лишь Станила тщетно глушил в душе червя тревоги.