Дарио Фо - Дочь понтифика

Джованни, хоть и трусоват, вспыхивает негодованием:

– О первом и разговора нет, я еще в здравом уме. Теперь про второе. Неужто ты и впрямь ждешь от меня лжесвидетельства о том, будто твоя родная сестра до того отвратительна, что с ней и дела в постели иметь никому не хочется? Подумал бы о ее репутации!

– Ладно, – отвечает, подумав, кардинал, – тут ты прав, а если не хочешь признать свою импотенцию, то вправе не делать и этого. Видишь, как я уважаю твое человеческое достоинство? Надеюсь, судьба будет к тебе благосклонна. Ведь этот мир, брат мой, полон коварства и скрытых опасностей. В любую минуту может выскочить из загона разъяренный бык, все сметая на своем пути, а то еще встретится какой-нибудь религиозный фанатик, примет за еретика и, привязав к столбу, устроит тебе аутодафе. Или же ты по ошибке выпьешь бокал игристого вина, предназначенного кому-то другому и заблаговременно отравленного, и закончишь жизнь в ужасных конвульсиях. Всякое бывает! В любом случае подумай обо всем этом хорошенько, и мы вскоре еще поговорим. Чуть не запамятовал: если захочешь посоветоваться с женой – с моей, как ты совершенно верно давеча заметил, сестрицей, – знай, что она уже не живет в монастыре Сан-Систо.

– Вы ее похитили? – ужасается муж.

– Вот еще! Она покинула обитель по собственной воле, никого не предупредив, исчезла без следа – и ищи ветра в поле. Кстати, если получишь о ней сведения, не затруднись, пожалуйста, нас оповестить, мы ведь как-никак одна семья.

– И не подумаю!

Хуан Борджиа

Чезаре Борджиа, «ужасный сын»

Теперь из Марке перенесемся в деревушку близ Феррары. На берегу реки стоит старинный монастырь. Когда-то его забросили из-за чумы, бушевавшей в окрестностях, а несколько месяцев назад обитель начали обживать заново.

У ворот некий всадник осаживает коня и заводит разговор с каменщиком, ремонтирующим стену. Тот указывает на портик во дворе. Конный въезжает и спешивается.

Дальнейший путь ему преграждает немолодая дородная монахиня:

– Вон отсюда! Чего здесь надо?

Раздается голос Лукреции (она кричит из окна):

– О! Джованни! Наконец-то! Я так рада!

Джованни отвечает:

– Как тебя угораздило забраться в эдакую глушь? Да и стоило ли? Монастырь – не лучшее место, чтобы прятаться от верховного первосвященника.

– Глупенький! Пиццоккере – всего лишь община монашек младшего чина, поэтому разрешения на создание ордена не требуется. Папа о нас и знать не знает, ему не до таких мелочей.

– Будем надеяться. Хорошо, что Джакомино с известием от тебя успел меня застать. Верный слуга прибыл как раз в тот момент, когда я собирался исчезнуть из Пезаро куда подальше.

– А что случилось?

– Ко мне пожаловал Чезаре. Они там хотят аннулировать наш брак. Требуют, чтобы я признал себя импотентом.

– Ничего себе! И как же ты собираешься поступить?

– Даже не представляю, как выкрутиться.

– Да уж!

– Чезаре дал понять, что, если я стану упорствовать, со мной случится нечто похуже импотенции. В общем, чик – и готово. Ну ладно, я должен сообщить тебе еще одну огорчительную новость.

– О боже, это еще не всё? Говори!

– Твой брат Хуан… Он убит.

– Я уже знаю.

– Да? А знаешь, кого весь Рим считает убийцей? Чезаре!

– Увы. Боюсь, отец тоже причастен. Не может он не быть в курсе дел.

– Вот именно. А что еще тебе известно?

– Что после смерти Хуана папа три дня не показывался на людях, ночи напролет рыдал и молился в своих покоях. Я думала, Чезаре был с ним. А он, оказывается, помчался в Пезаро шантажировать тебя и угрожать смертью… А ты еще спрашиваешь, стоило ли мне забираться в такую глушь. Стоило! Не желаю больше видеть никого из своей кровавой кровной родни, хочу избавиться от этого ужасного проклятия – быть Борджиа!

– И все-таки ты – она. И я должен избавить тебя от имени Сфорца. Но знай: с тобой я прожил лучшие годы своей жизни.

– Спасибо на добром слове, но она еще продолжается. Может, и дальше продолжится. Кажется, я вижу одну такую возможность.

– Какую же?

– Твой дядя, Лодовико Моро. Ведь наша женитьба была ему на руку, он должен быть признателен. Верно?

– Верно. Но бессмысленно.

– Отчего же? Стоит попробовать.

– Я уже пробовал, милая Лукреция, но кроме дополнительного унижения ничего не обрел.