Кирилл Берендеев - Продавец воды

– Ничего еще, держится, – вынес вердикт он. – У тебя детей много?

Ян покачал головой.

– Мы с сестрой вдвоем.

Зачем-то хотел добавить, что ее дети умерли через год после рождения, но передумал, ни к чему. Репортер тут уже как хозяин, ходит, высматривает, выискивает, оператор не поспевает за взмахами его руки – это снимай, это не надо.

– А родители?

– Их нет.

Здесь нет, они перебрались к тем, кого Перец назвал отбросами. Конечно, он навещает их изредка, старается помочь. Те отказываются, мол, все нормально, живут, даже немного работают, пока в силах. Соседи опять же помогают. Да и фельдшер, если что, заглядывает…

Сестру он не пустил на дальний край, когда ее хозяин бросил. Сестру отдали богатому торговцу, тоже наложницей, но вот беда – вырастить детей не смогла. Потому от нее отказались, вернули. Ян взял все на себя, и ее позор, и заботу о ней. Ведь иначе ей бесплодной, могло пользоваться все селение, даря мелкую монету или пропитание. Так принято, так устроена жизнь. Он нарушил устав, приняв сестру обратно.

С тех пор так и заботились: он о ней, а она о его мечте. А как иначе можно прожить? Готовила, обстирывала, обшивала. Ее стараниями, верно, он и получил лодку и постоянную работу. И скоро сможет выкупить посудину, а там, глядишь, если станет выходить или в море или сам продавать, это уж другие деньги, все другое. И до исполнения мечты…

Сестра хоть и приближала, но и боялась этого часа. Ведь ей придется уйти на дальний край, когда он отправится в город, то есть, продаст лодку, дом, все, чтоб хватило денег на первое время, хотя бы на первый год жизни…

– Ну, здравствуй, красавица. Я Ник, а тебя как зовут? Не понял.

– Да неважно, – встрял Перец, когда увидел сестру. Отвел журналиста. Прошептал что-то в самое ухо, наверное, что она чужих боится или немного не в себе, или что еще придумал на ходу. Ник сунулся внутрь и тут же выскочил – запах человеческого тела разил наповал. В этой единственной на лодке комнатке они и ели и спали – здесь он родился, она родилась, здесь они жили с родителями, здесь она штопала и кроила, примостясь на матраце у распахнутого окошка.

Журналист произнес что-то непонятное, оператор кивнул. Ян вздохнул с облегчением, видать, больше не задержатся. И верно, через пару минут, русские стали перебираться на плоскодонку Перца. Напоследок только Ник огляделся, спросил, давно ли он работает: с тринадцати, как все, как школу окончил, а продавцом воды, вот совсем недавно смог. А сколько зарабатывает, может ли отложить что, есть ли планы – вопросы вдруг посыпались градом. Ян смущаясь, стал объяснять, что да, ему нужны деньги, он старается отложить, вот, когда была испанская миссия, он смог…

– А о чем ты мечтаешь-то, друг? – с едва заметной насмешкой, – или так показалось? – спросил Ник. Ян не стал кривить душой.

– Хочу продолжить учиться. Уже в городе. Я в техникум думаю пойти, профессию получить…

Перец его оборвал, постучав по лбу. Ян тут же замолк. Впрочем, журналист кивнул, ободряюще похлопал по плечу.

– Поздновато, но ведь и Ломоносов не сразу до Москвы добрался. Я забыл, сколько тебе? Двадцать три? Надеюсь, справишься.

Телевизионщики побросали шмотки в моторку Перца и уехали. Сестра, даже услышав удаляющийся шум мотора, не вышла. Встретила его только вечером, когда вернулся с работы. Она все еще зашивала непослушную дерюгу самой толстой нитью. Подняла подслеповатые глаза на вошедшего.

– У нас пополнение запасов, – он улыбался во весь рот, обнажая прорехи в зубах. Подошел, показывая десятидолларовую бумажку.

– Значит, будет на что начинать, – улыбнулась сестра. – Это, считай, вдвое больше, чем было, – ее лицо потемнело. – Жаль, если б я не заболела тогда…

– Не надо, – с видимым усилием он вынул коробку из-под печенья, наверное: круглую жестянку, в которую еще его родители клали сбережения, положил туда десятку к разноцветным бумажкам местной валюты. Вздохнул и с неохотой закрыл коробку, снова убрав ее. Потом медленно произнес: – Когда я закрываю ее, мне кажется, запечатываю наши души. Милая, я почему-то боюсь уезжать. Бросать вас там, среди…

– Не переживай, – она запустила короткие жесткие от воды пальцы в его волосы, попыталась растрепать их – как это делала еще давным-давно, в их общем детстве. – Мы подождем, а потом когда у тебя все получится… Надо только верить.

– Я верю.

– Верь сильнее, пожалуйста. Как я, – и отложив мешок, притянула к себе. – Мы ведь на все идем, все вкладываем. Должно получиться.