Марина Смелянская - Странствующий оруженосец

Вот змеюка! Мишель со злостью ударил кулаком по перине. «Ишь ты – пальцем тронуть ее нельзя. Да кто она вообще такая, чтобы ломаться тут передо мной, баронским сыном? Вот сейчас встану, схвачу в охапку да в постель, и пусть пикнуть попробует! Строит из себя сказочную принцессу, а сама в хлеву живет… Ух, ведьма, одно слово – ведьма!»

Немного поостыв и сделав пару глотков из кружки, Мишель направил свои мысли в иное русло. А что если Мари… стыдится, что ли, себя самой? Она необычна, не такая, как все, и, сознавая это, не хочет показаться обыкновенной деревенской девицей. Вот и обращаться с ней нужно иначе. Вдруг она сама – дочь благородного?

Мишель с интересом ухватился за эту неожиданную догадку. Такое вполне возможно – проезжал через лес какой-нибудь рыцарь, раненый или просто уставший, набрел на лесную избушку, где жила мать Мари, остановился у нее. Потом отправился дальше, а спустя положенный срок появилась на свет Мари. Вот откуда у нее такой независимый нрав, гордость, разумная речь – благородная кровь дает о себе знать. А я ее – в постель…

Мишель допил отвар, некоторое время полежал, прислушиваясь к шагам Мари за занавеской, и, наконец, решился позвать ее. Она сразу же вошла и остановилась, не приближаясь к постели.

– Мари, прости меня, – Мишель заговорил первым, потому что девушка сохраняла каменное молчание, ожидая его приказаний. – Я опять ошибся, ты ведь меняешься каждый миг…

– Не понимаю, о чем вы говорите, – пожала плечами Мари, наматывая на указательный палец кончик косы и не поднимая на Мишеля глаз. – Я простая крестьянская девушка…

– Да нет, – перебил ее Мишель. – Меня не обманешь. Думаешь, я ничего не помню? Как ты «рассказала» мне про свою мать – усыпила и приснила все, что не могла поведать словами; как пришла ко мне ночью, и что было потом. Или ты надеялась, что я забуду такое ? Зачем ты это сделала?

– Не знаю, – совсем тихо сказала Мари.

– Ну вот, – с легкой обидой в голосе сказал Мишель. – Ты же не безумная, в конце концов…

– Не знаю, – повторила Мари.

– Сядь сюда, ко мне, – Мишель положил ладонь на постель. – Не бойся, я ведь обещал тебе, еще тогда.

Мари послушалась, присела на краешек ложа. «Опять она замкнулась в себе, будто улитка в раковине», – подумал Мишель, – «Опять придется вытягивать из нее по слову… Не хочет она довериться мне».

– Ты что-нибудь знаешь о своем отце? – спросил он, не надеясь получить ответ, разве что в каком-нибудь увлекательном сне, но Мари неожиданно начала рассказывать:

– Мама никогда не говорила мне о нем, даже когда я настойчиво выпытывала. Тогда я придумывала о нем разные истории, одну необыкновеннее другой. Я всегда чувствовала себя отличной от других детей, иногда в чем-то ущербной, иногда – наоборот, одаренной, и потому мне хотелось думать, будто мой отец был благородным, ведь так часто бывает, когда отец неизвестен. Как-то раз я рассказала маме одну из своих сказок о нем – про прекрасного рыцаря, отправившегося в Святую Землю и погибшего там в схватке с сарацинами, и она глубоко задумалась, весь вечер почти не говорила со мной, а ночью я слышала, как она тихо плачет. Однажды, уже после ее исчезновения, я нашла несколько досок с вырезанными на ней рисунками…

– Да, я видел, – Мишель вспомнил две длинные доски, висевшие над окном. На черненой поверхности тонким резаком были выведены белые рисунки: на одной доске – черноволосый рыцарь по пояс, со шлемом в руке, а на другой – могильный холм с воткнутым в него мечом, а над могилой склонилась женщина… Поначалу сюжеты показались странными, но теперь угадывалась связь. К тому же, у девушки были длинные белые волосы.

– Есть еще, если вы не против, я покажу, – сказала Мари и, не дожидаясь ответа, вышла. Некоторое время спустя она вернулась, держа в руках несколько маленьких, размером с ладонь, досочек. Мишель долго рассматривал картинки, по сюжетам повторявшие те, что висели на стене: все тот же статный рыцарь и та же могила с мечом вместо креста. Разве что позы и одеяния персонажей менялись, а на одном из резных рисунков Мишель без труда узнал лицо женщины, виденное во сне. Несколько рисунков были незакончены – вырезаны только лица, одежды намечены контурными линиями. Лишь на одной доске была изображена олениха с детенышем, и отдаленный силуэт оленя с ветвистыми рогами, плавно сливавшимися с узорчатой листвой деревьев.

– Выходит, ты угадала? – возвращая картины Мари, спросил Мишель.