Марина Смелянская - Странствующий оруженосец

Жак в бессильной злобе несколько раз шлепнул себя ладонью по затылку, сел на постель к Мишелю и закрыл лицо руками.

К отцу Фелоту? Ну, нет уж! В глубине зрачков Мари вспыхнули узкие язычки пламени и тут же погасли. Надо действовать. Все когда-нибудь делается в первый раз. Мари была уверена, что задуманное осуществится так, как она хочет, иного не дано. Она встала, порылась в маленьком лукошке, стоявшем на кухонном столе и достала толстую шерстяную нить длиной в локоть. Вернувшись, она положила руку на плечо Жака и тихо сказала:

– Жак, милый, очень тебя прошу, выйди на двор. Ты устал, измучился, подыши свежим воздухом…

Старик молча повиновался, не видя смысла спорить с Мари, ему было все равно, что делать, куда идти. Когда он ушел, Мари подошла к изголовью и некоторое время смотрела на бледное лицо Мишеля с сизоватыми пятнами вокруг глаз. Крепко держа нить за оба конца, она приложила дважды к его голове крест-накрест, будто обмеряя, а потом крепко обхватила голову обеими руками. Задержав дыхание и закрыв глаза, сосредоточив все свое существо на ладонях, Мари коротко и сильно сдавила голову Мишеля, потом переместила и снова стиснула руки. Выпрямившись, она несколько раз глубоко вздохнула, взмахнула кистями, стряхивая дрожь, и взялась за нить.

– Получилось… – прошептала она и, вдруг почувствовав страшную усталость, рухнула на табурет, прислонясь к стене.

Жак тихо вошел в отгороженный закуток, посмотрел на Мари и погладил ее по растрепанным волосам.

– Бедная девочка, крутится целую ночь, из сил выбивается, и зачем только накричал на нее… – бормотал сам себе вполголоса Жак, оправляя смятую постель под Мишелем. – С рассветом надо везти баронета в замок Бреаль, нельзя его тут в глуши оставлять, и пусть барон заткнет за пояс свои недовольства по поводу убитого мужика. Что ж это, выходит, рыцарь обманул, говоря, что рана не страшная? Он, небось, по себе судил, голова-то у него сотни раз битая, вот и крепкая как кремень… Ох, будь оно неладно все это путешествие!.. И в груди опять давит, дышать нечем…

– Мари, дочка, иди, приляг, ты уже ног под собой не чуешь, – обратился Жак к Мари.

– Да, теперь я могу, – словно во сне, проговорила Мари, едва разжимая губы. – Я сделала это, и теперь все будет хорошо…

Жак уже давно чувствовал удушливую тяжесть в груди, но сейчас сердце будто сдавила ледяная неумолимая рука, и в горле застрял упругий ком. Он нашарил позади себя постель и осторожно опустился на лавку в ногах Мишеля, прижимая руку к груди. Очнувшись, Мари взглянула на него и вскочила.

– Жак, Жак, что с тобой? Сердце?

– Да… – выдавил слуга, прислонившись к бревенчатой стене. Холодная клешня то сжимала, то отпускала бьющееся, как птица в кулаке, сердце, причиняя острую боль, и с каждым разом сжатие длилось дольше и мучительнее.

– Я сейчас, сейчас!

Мари кинулась к травяным пучкам, заметалась, не понимая, какую же взять, потом схватила горшочек с сушеными листьями белладонны, бросила их в еще не остывший маковый отвар, приготовленный для Мишеля, растерла листья в кашицу и вернулась к Жаку. Вглядевшись в бледное лицо старика с выступившими на лбу бисеринками пота и посиневшими губами, она поняла, что зря суетилась с питьем – в таком состоянии он не смог бы сделать и глотка. В отчаянии она бросила глиняную кружку на пол, кинулась к Жаку и положила на него ладони – одну на грудь, а другую под спину. Она вдруг увидела ледяное пятно, расползающееся по живому трепещущему куску плоти, а с кончиков ее пальцев сорвались тонкие огненные молнии. Оставалось только, приложив руки, растопить терзающую теперь не только Жака, но и ее саму боль. Не глазами, не наяву, а внутренним взором, проникающим намного глубже в суть вещей и явлений, Мари видела борьбу нарастающих на сердце морозных узоров и язычков пламени, источником которых были ее руки. Постепенно лед отступил, Жак задышал ровно, лицо его порозовело, смертельное беспамятство не без помощи Мари сменилось глубоким целительным сном.

Опустошенная, обессиленная, она, слабо цепляясь рукой за стену, медленно опустилась на пол. Думать о том, что она сделала, сил уже не оставалось. Мари с трудом приподнялась, доковыляла до лавки, легла прямо на голые доски и, едва сомкнув веки, крепко уснула.

Жак проснулся от ноющей боли в затекшей шее – он сидел в неудобной позе в углу на постели рядом с Мишелем, прислонясь плечом к стене. Но беспокоила его сейчас только эта боль, тяжесть отпустила сердце, и Жак без труда вспомнил, как это произошло.