Марина Смелянская - Странствующий оруженосец

Ни на кого не глядя, Мишель прошествовал через зал с таким видом, будто произнес эти слова вслух, и все смотрят на него с восхищением. Но на самом деле мало кто из слуг обратил внимание на молодого баронета, уходящего куда-то с надменным выражением лица – зрелище привычное. К вечеру вернется весь измочаленный, измазанный (и где только благородный так уделаться смог?) и станет требовать еды да питья, а то еще велит нагреть бочку горячей воды на ночь глядя…

Во дворе стояли две взнузданные и оседланные лошади с туго набитыми седельными сумками; Мишель, увидев одну из них – черную, как смоль, с белой полосой вдоль морды, почувствовал, как на душе, подернутой ледком тоски, чуть потеплело. Виглаф-конюх, пожалуй, единственный из слуг в замке знал, куда и зачем отправляется Мишель, и приготовил ему свою (да и Мишеля тоже) любимую лошадь – вороную кобылу-полукровку, дочку злобного арабского жеребца Сарацина. Фатима унаследовала от отца прекрасные формы и сообразительность, а крутой нрав и непримиримость к принуждению ей, по счастью, не достались. На ней катали, обучая понемногу верховой езде, шестилетнего Эдмона, младшего брата Мишеля, и ребенок уже считал покладистую кобылу своей, бесцеремонно дергая ее за хвост к ужасу няньки. Мишель, однако, имел свои виды на Фатиму, потому что вместе с Виглафом выкормил ее овечьим молоком – ее мать околела вскоре после родов. И теперь, увидев свою любимицу, готовую разделить с ним неизведанный путь, Мишель мысленно поблагодарил Виглафа, всегда безошибочно определявшего, что творится в душе юноши – вот и теперь.

Мишель ласково поглаживал Фатиму по лоснящейся гибкой шее, поджидая Жака, задержавшегося на кухне, когда к нему подошел Виглаф.

– Ты твердо решил? – когда поблизости никого не было, старый конюх обращался к Мишелю как к своему внуку, такова была негласная договоренность, установившаяся меж ними, Мишель же говорил с ним почтительно, как со старшим. Да и трудно было поступать иначе, даже сам барон никогда не позволял себе понукать им – повеления его звучали как просьбы, а зачастую он советовался с Виглафом о многих важных делах, как с равным: если Мишелю он мог приходиться дедом, то барон Александр почитал его вторым отцом. Не только характером, но и внешностью Виглаф внушал к себе уважение – высокий рост, широкие плечи, белоснежная грива волос, перехваченная на лбу истертым кожаным ремешком, густая окладистая борода. Одевался он всегда просто – кожаная безрукавка, надетая на голое тело в любую погоду, аккуратно залатанные кожаные штаны, широкий пояс и высокие сапоги из грубой свиной кожи. В понимании Мишеля именно так должен был выглядеть властный и мудрый ярл, повелевающий своим народом одним взглядом пронзительно синих глаз, и в детстве он часто воображал, будто Виглаф – один из древних богов, живущий среди викингов со старых времен. Он пришел вместе с норманнами на новые земли да так и остался здесь со своим народом, с горечью в душе наблюдая, как потомки храбрых завоевателей становятся простыми землевладельцами, без сожаления променявшими зов лебединой дороги на каменные крепкие замки. В пылу фантазий, Мишель как-то забывал, что повторяет мысленно слова Виглафа, слышанные не один раз. Случалось, что, проведя бессонную ночь, рисуя перед мысленным взором то нападение викингов на Рим, то поход в сказочный Винланд, и могучего бога-Виглафа, принявшего облик воина и призывающего удачу избранному народу, Мишель приходил в конюшню и с трудом избавлялся от наваждения, что перед ним не чудесный воин, а конюх замка Фармер Виглаф Сигурсон…

– Так ты твердо решил? – повторил свой вопрос Виглаф, когда Мишель, задумавшись, так и не ответил ему.

– Да, твердо, – склонил голову Мишель и взял свою кобылу под уздцы.

Вчерашний день ничем не предвещал последовавших утром событий.

Несмотря на зарядивший к ночи дождь, едва дождавшись, когда все в доме угомонятся, Мишель выбрался через кухню наружу, в промозглую морось. Пройдя через двор к густым зарослям одичавших кустов шиповника, он натянул на голову плащ и, пригибаясь, нырнул в путаницу мокрых колючих прутьев. Нащупав в темноте щеколду на калитке, уводящей из-за стен замка прямо в деревню, Мишель отворил тихо скрипнувшую дверь. Спуститься с холма по раскисшей тропинке, миновать черное незасеяное поле, на окраине которого приютился кособокий сарай, до верха заваленный сеном, и вот уже из серой дождливой мглы на него смотрят с притворной обидой блестящие карие глазки, а низкий грудной голос произносит с укоризной: