Валентина Перельман - Сердце Льва

–

Почему ты отказал этой старой женщине? – Гурам приоткрыл один глаз, убедился, что рядом Лев, закрыл глаз и продолжил: – У неё ранняя стадия опухоли груди. Её просто страшит диагноз – «рак». Это можно лечить, а можно повторить анализы и провести операцию груди.

–

Пусть делают, – спокойно ответил Лев. – А мы тут причём?

–

Можно было назначить наш надзор. Она просила. Говорила, что ей так будет спокойнее. А ты отказал. Почему? Так бизнес не делается.

–

Она обречена.

–

Это как? – Доктор привстал, опустил ноги на пол и, сидя, уставился на своего молодого коллегу.

–

Не знаю… На ней печать судьбы… Ей уже никто не поможет. Ей осталось жить не более пары месяцев. – Лев закрыл лицо ладонями. – Она умрёт не от этой болезни.

–

Её убьют?

–

Не знаю.

–

И . ничего нельзя сделать?

–

А что можно сделать, если решение о её судьбе уже принято?

–

Кем?

–

Небесной канцелярией, дядя Гурам!

–

Ну, а.и-и-и .а-а-и-а-а.ну.да.

–

Вы правы, – констатировал Лев. – Лучше не скажешь!

–

А я скажу, – Тамара стояла в дверях своего кабинета. – Мы плохо понимаем святош, а они нас. Они имеют дело с душой, которой управляет эта «Небесная канцелярия», а мы – с минздравом, которое лечит тело. Ведь если наше министерство вынесет постановление, которому нельзя противостоять, оно будет выполняться. Вот и у них то же самое! Поэтому Лев решил оставить старуху в покое, а я оформила наш надзор. Пока есть живое тело, за ним нужен надзор. Так что Вы, батоно Гурам, будьте добры, проследите в онкоцентре за тем, чтобы минздрав и мы имели надёжные документы нашей непричастности к её внезапной кончине.

–

Ты взяла с неё оплату консультативных услуг?

–

Да. И представь себе, согласно твоему прогнозу, всего

за два месяца.

–

Но это же …

–

Так! – сжала губы красавица. – Тебе это не нравится?

–

Представь себе. И очень не нравится.

–

Ах вы, божьи человечки! Если старуха умрёт без страха, с надеждой, которую мои объективные консультации будут в неё вселять, – это плохо?

–

Непорядочно. – в мыслях Левана что-то застопорилось.

Любые воспоминания и впечатления, связанные с Тамар, всегда грели его душу. Теперь же это тепло стало жечь. Оно, это ощущение, жгло каким-то чужим, холодным жаром. Всё оставалось, как и прежде, только вот душа ощущала жгучий холод вместо уютного тепла. И этот холод таил в себе . пустоту.

Ощущение холодной неопределённости было воспринято им, как страх. Впервые это чувство посетило его душу. Вся двадцатилетняя история его жизни складывалась так, что он ни разу не успел ощутить страх как чувство. Не было у него такого органа чувств, который фиксировал бы страх.

–

А ты мог бы ей сказать ту правду, которую знаешь? – резко парировала Тамар. – Что же ты промолчал? Испугался! Все святоши – трусы!

–

Нет, моя дорогая Тамар, – впервые слово «дорогая» прозвучало из уст Левана с интонацией холодной и чуть ироничной. – Есть заповедь врачей: «Не навреди». Если бы я знал, что моё предупреждение поможет, пусть даже больная меня проклянёт, – обязательно сказал бы. Но сказав, я могу только отравить последние дни её жизни. А ты взяла плату за ложь.

–

Чистоплюй! – воскликнула женщина с прекрасными, но искажёнными злобой чертами лица.

БАБА ОКТЯ

Под мерный стук колёс мысли, играючи, скачут, выхватывая фрагмент за фрагментом из прошедших ситуаций и рисуя картины вероятных будущих событий. Эта игра воображения не даёт уснуть, и уже во втором часу ночи Вадиму надоело лежать с открытыми глазами на своей полке. Он встал, прикрыл одеялом спящую Розу, тихонько отворил

дверь и оказался в коридоре вагона.

Вагон раскачивало, и ему пришлось хвататься за стенки.

–

Чего это так качает? – обратился он к проводнице, которая подметала ковёр.

–

Огромное болото. Плавуны. Зовётся это место «Чертовой поймой».

Одно только напоминание о старом приятеле вызвало бурю у него в желудке, учащённое сердцебиение и холодный пот на лбу. А проводница открыла дверь в тамбур, сунула в рот два пальца и издала такой свист, что у Вадима завибрировали мозги, зрачки начали бегать в разные стороны, и голова захлопала ушами. Пронизывающий холодный ветерок с запахом гнилого подземелья замёл в коридор вагона толпу прозрачных фигур с перламутровыми лицами и нечёсанными патлами. Влетевшая ватага была одета в лохмотья платьев всех веков и народов. Они толпились, стараясь занять лучшие места возле окон, подальше от дверей купе, повыше к потолку… каждый по своему вкусу.