Валерий Кормилицын - Держава

Пожилой попутчик, протерев, водрузил на нос пенсне, наведя его стёкла на стакан, и, позавидовав, тоже заказал у проводника чаю.

Юноша с тонкой шеей всё бормотал и бормотал, заучивая страницу текста и вводя в раздражение Рубанова.

«Маменькин сынок, фендрик ушастый, – нелицеприятно подумал о нём Глеб. – До сих пор, наверное, боится ноги промочить и не пьёт сырой воды, ибо маменька не велит… Вот и воюй с такими… Шея как у быка… Хвост! – почувствовал, как вагон загромыхал на стрелках, подходя к какой-то заштатной станции. – Пойти свежим воздухом подышать что ли?», – опираясь на трость, чуть прихрамывая, направился в тамбур.

Пока проводник гремел дверью, открывая её и бормоча при этом наподобие юного прапорщика, только давно заученную матерщину, Глеб разглядывал безлюдный, с грязными тёмными окнами облупленный вокзал с высившимися над ним белёсыми от инея деревьями и хромую, как сам, собаку, прогулявшись, севшую возле медного колокола, висящего на стене между окнами.

Держась за поручень, спрыгнул на перрон с площадки и заскрипел по заснеженному дебаркадеру начищенными Аполлоном сапогами, временами морщась от стреляющей боли в раненой ноге.

Колючий мороз щипал за щёки и нос: «Вот настоящая русская зима, а не чухонская пародия на неё, – заметил, как из тёмного вокзала, прихрамывая, – я, что ли, всех заразил?» – вышел помятый человек в чёрных валенках и тулупе, высморкался на собаку, дал ей пинка, и гулко кашляя, три раза ударил в колокол.

В ту же секунду кондуктор, один из всех присутствующих не страдающий хромотой, внимательно глядя на Глеба, пронзительно затрещал в свисток, размышляя видимо, успеет хромоногий офицер добежать до вагона или нет.

В унисон с ним оглушительно протрубил паровоз и Глеб ловко, несмотря на рану, заскочил в вагон, разочаровав этим уставшего от однообразия дороги проводника.

Маленькая безвестная станция медленно поехала назад, постепенно пропадая из глаз, и тяжело отчего-то вздохнув, Глеб похромал в купе, уловив краем уха, такой же тяжёлый вздох паровоза.

«Я скоро увижу Натали», – с нежностью подумал он, укладываясь на нижней полке.

В Москве, дабы унять возникшее в душе волнение от предстоящей встречи с женой, решил развеяться, проехав по городу на санях.

Велев извозчику остановиться у казарм своего полка, вылез из саней и несколько минут с наслаждением обозревал ворота и здание, вспомнив молодость и полностью восстановив расшатавшиеся нервы.

Затем, купив пышный букет роз и отказавшись от услуг доставщика, поехал к дому Бутенёвых-Кусковых.

Дверь открыла прислуга, и не успел Глеб поднести к губам палец, призывающий её к молчанию, как та, во всю силу лужёной глотки завопила:

– Господа-а! Барин с войны вернулся.

Первой, пока, укоризненно глядя на горлопанку, Рубанов спешно освобождал розы от хрустящей лощёной бумаги, в прихожую влетела Натали и повисла на шее мужа.

Затем, чуть отстранившись и едва сдерживая слёзы, испуганно произнесла:

– Глеб, ты ранен?

– Да нет, споткнулся на вокзале, – прислонил трость к стене и протянул жене букет, улыбнувшись вошедшей в прихожую Зинаиде Александровне.

– Глеб! – поразилась та. – Что же не сообщил о приезде? – обняла офицера. – Дмитрий Николаевич, где же ты?

Рубанов, улыбаясь и немного стесняясь, аккуратно повесил шинель и папаху на вешалку, и, пригладив ладонью волосы, шагнул в комнату, где, вытянув навстречу руку, стоял отставной полковник.

– Дайте-ка, батюшка, полюбуюсь на вас, – обнял Рубанова.

«Как они постарели с Зинаидой Александровной за то время, что не видел их», – подумал Глеб, влекомый за руки к дивану.

– Да где же твои ордена? – усадили гостя на диван отставной полковник с супругой, разглядывая одинокий нашейный знак Владимира с мечами.

– Орденами пусть штабные хвалятся, – полюбовался Натали, ставящей розы в хрустальную вазу, и перевёл взгляд на горящую лампадку синего стекла под киотом с иконами в красном углу.

– Что же не идёт Вера Алексеевна? – перевёл взгляд с лампадки на множество отражающихся язычков пламени в чистых стёклах старого громоздкого буфета, вновь затем глянув на Натали.

– Мама болеет, – грустно сообщила та. – Пойдём, наведаем её, – взяла мужа за руку, и он тут же поднялся с дивана.

Вера Алексеевна строго, словно с иконы, смотрела на Рубанова, но через минуту слабая улыбка тронула её губы.

Она хотела произнести: «Умираю…», но сочла это бестактным по отношению к гостю в первую минуту встречи, и слабым голосом прошептала: