А как не брать? Дают же не мне. Но поскольку и мне перепадало, я в долгу перед родиной. Еще так оправдывал себя: мы же берём самое простое, чтоб в очередях не стоять и по магазинам с авоськой не бегать. В алюминиевые трехэтажные судки обычный набор – суп протертый, котлеты, тефтели с гречкой, компот. Ну, еще сосиски и чайную колбасу, которую не найти в магазинах… Никаких особых разносолов. На завтрак всегда одно и то же: сосиски, яйцо всмятку, чай с лимоном. И все равно докупать приходилось в Елисеевском на улице Горького. Семья большая, плюс гости.
Дома, на Миусах. Вечеряем.
За большим столом всегда гости. Семья не вечеряет в одиночестве. Сидят за полночь, шутят шумно, обычно без алкоголя. Тихон обожает еврейские анекдоты, армянское радио. Хохочет звонко, от души. В отличие от Шостаковича, который, помню, ни разу не улыбнулся на спектакле Аркадия Райкина для членов Комитета по Сталинским премиям. Чем поразил меня, сидевшего рядом. Райкин тогда еще переживал, чем не угодил?
Большой белый телефон тут же на столе, у Тихона под рукой. Вон он, виден на фото. Хренниковский домашний номер известен всем. Вот и звонят, по делу и просто так. Тихон отвечает охотно, слушает не перебивая, мне порой кажется, что все новости он так и узнает, по телефону, от друзей.
Только вот о политике ни по телефону, ни за столом никогда ни слова. Мои вопросы звучали бы здесь бестактно и вызывающе неприлично. Я их и не задавал.
– Ну, и что? – отвечал я сам себе. Художник высказывается в своем творчестве. Зачем ему подвергать себя опасности за его пределами? Как себя вести в приличном обществе, где молчать и что говорить, его уже научили. В конечном счете, художника судит история по его произведениям. Так что не буди лихо, пока тихо. Но хорошо ли это? Трудный вопрос.
Кстати, интересно, а как делаются шедевры по заданию? Например, кино по темплану Министерства культуры. Хотя, кто и что объявляет шедевром? Мой интерес к вопросам творчества сформированный «Психологией искусства» Льва Выгодского, изданной только сейчас, хотя еще в 20-х годах он писал о природе и механизмах эстетической реакции, постепенно склонялся к особенностям ее массового восприятия. Интересно, как рождаются шедевры, но еще более интересно, как они воспринимаются массовым сознанием. Во всяком случае это интересно мне, и может быть потому, что я сам был представителем этого сознания, а не одним из гениев, сидевших за большим хренниковским столом.
И все же… Как можно спокойно спать, когда где-то там, внутри тебя, звучит еще не написанная музыка? Однажды все же спросил ТНХ, а он ответил:
– Однажды в доме творчества во время обеда Шостаковича спросила восторженная поклонница: «Дмитрий Дмитриевич, откройте, как вам удается писать такую гениальную музыку?» Шостакович остановил ложку у рта и ответил своим невыразительным голосом: «Сейчас. Вот доем и открою.»
Я понял. Но подумал все же: «Талант, как деньги, – говорил Шолом Алейхем, – или он есть или его нет». Неправда! Вот, если деньги есть, но их мало, то как? Так и с талантом. У меня, например, есть или его нет? Я не про музыку. Я вообще. Мне раньше казалось, я все могу. Оказалось, нет.
Первый урок, между прочим, преподала Наташа. Увидела, как я окинул привычным взглядом красивую девчонку за прилавком, и тут же – раз! – получил ногтями по щеке: не засматривайся! Я покраснел, смолчал виновато, а красные полосы остались, напоминая, чья я теперь собственность. Или это любовь?
Дача
Лето, когда родился Андрей, мы проводили на даче, на Николиной горе. Старый, кренившийся деревянный дом, купленный недавно Тихоном у бывшего министра высшего образования СССР Каюрова, не торопясь, чинил Полин брат, алкаш с золотыми руками. «Крючок» звали его заглаза, таким он был весь скрюченным и невзрачным. Клара свозила на дачу в сторожку тюками, коробками, ящиками старые журналы и газеты. В сыром темном подвале, куда можно было попасть, подняв половицы, виднелись забытые прошлыми хозяевами банки с разными солениями и вареньем. Сад, в котором когда-то были высажены десятки редких пород цветов, кустарников и плодовых деревьев, быстро дичал.
Я как-то взялся за подступившую к самому дому бузину. Но Клара, которая все еще относилась ко мне с подозрением, тут же поставила непрошеного зятя на место:
– Не твое, не трожь!
Читать дальше