Игорь Кокарев - Исповедь «иностранного агента». Из СССР в Россию - путь длиной в пятьдесят лет

А Ирка, что ж Ирка… Дети уже выросли, переженились. Она жила там же, на Фаунтейн, близ русской церкви, которая и приютила ее много лет назад. Ничего американского к ней так и не прилипло. Пройдут годы, и она еще станет крестной матерью моего второго сына, Ивана. Которому суждено будет родиться в Америке по время полугодичного моего путешествия за рулем от Нью-Йорка до Лос-Анджелеса и обратно…

Вот он, одесский поэт и культурист Лёня Мак спустя каких-то 50 лет. В Лос-Анджелесе.

Тогда, в обманные 60—е, я робел и помалкивал в их компании, не умея вникнуть в смысл поэтических головоломок, как и разгадать код абстрактных полотен Олега Соколова, за дружбу с которым чуть не схлопотал выговор в личное дело. Донес инструктор горкома комсомола, похожий на Урию Хипа тип с красивой фамилией Снигирев. Но влекли эти люди, тревожил дух их глухого, как мычание, протеста. Чего-то знали они, как и Юрка Бровкин, наверное, чего не доходило до меня, не доставало. Вера в светлое будущее освещала мои горизонты. И шел я к нему безоглядно мимо пленумов и съездов, как мимо ристалищ, капищ…

Бурлила Одесса 60—х молодым задором Дерибасовской, Ланжерона и Аркадии, веселой гульбой возвращавшихся с путины китобоев флотилии «Слава», мелодиями Дунаевского из «Белой акации» в исполнении любимца публики Водяного, победами футболистов «Черноморца», любопытными туристами-иностранцами с их прилипалами-фарцовщиками. Позже назовут нас поколением хрущевской оттепели, шестидесятниками, детьми ХХ съезда, хотя настоящих шестидесятников, там, в Москве, уже публично поносил и оскорблял тот же Хрущев-освободитель. Московские гости рассказывали, как кричал он на нашего кумира Вознесенского, топал ногами на скульптора Неизвестного, обещая заморозки и даже мороз вместо оттепели.

Оттепель же в Одессе задавил лично секретарь обкома КПСС Синица, который, конечно, был больше нас в курсе дела.

В одесском горкоме теперь приоткрылись мне тайные пружины советской партийной власти. Банкеты на весь рабочий день в рыбацких совхозах Отрады и Люсдорфа в так называемых инспекционных поездках с милицейским начальством. Столы, накрытые на свежем воздухе, полны деликатесов. Коньяк, водка – вина не жаловали, дамский напиток. Когда они только работают, и те и другие? Но молчу, я теперь один из них, кого льстиво поит и кормит местное начальство. За что только? Жду разговоров о деле, о цели приезда. Что-то не слышно. В чем же суть инспекции? Может, в том, чтобы показаться, напомнить, что мы есть и все видим. Впервые тогда где-то внутри шевельнулось подозрение, что тут что-то не так.

Разные бывали заседания бюро горкома. Рассказывали, как теряли сознание здоровенные мужики, лишенные партбилетов за ту или иную провинность перед партией. У меня на столе тоненькая книжечка – телефонный справочник для служебного пользования с именами и отчествами должностных лиц в Горисполкоме, Горкоме партии, Горздравотделе, ГОРОНО, Жилищно-коммунальном хозяйстве, милиции. Волшебная книжка для тех, кто принимает решения в городе. Часто просто по звонку между собой решались важные вопросы. Тогде же услышал это загадочное слово: номенклатура. А где же народная власть? Не нашел я ее там. И захотелось выйти.

Проходная сила спецпропусков в страну изобилия и тишина покрытых ковровыми дорожками спецбуфетов, услужливость служебных машин и сладкий номенклатурный мир всемогущества – вот я здесь, внутри, вплотную, кажется, приближен к тайне власти, и все равно ускользает она, как блудливые взгляды товарищей по партии в ответ на наивные вопросы. Осторожность, осторожность, осторожность: как бы чего не ляпнуть, не нарушить тайну власти, не загреметь самому.

Не по себе стало. Вдруг как-то показалось или ночью померещилось, что власть эта никакая не народная, а встроенный в общество тайный механизм, роль которого заставить нас трудиться, даже жертвовать жизнью во имя будущего и родины со светлым чувством выполненного долга. А чтобы не раскрыть, что никакого будущего ни в одном глазу, и создана эта система секретности, все эти грифы «для служебного пользования», «секретно» и «совершенно секретно». И чтобы придать важность своей работе и не потерять ее, не дай бог… Управлять – не пахать. Это сладкая, полная скрытых привилегий для глаз подданых жизнь египетских жрецов, надувающих щёки…