Игорь Кокарев - Исповедь «иностранного агента». Из СССР в Россию - путь длиной в пятьдесят лет

Диплом по судовым холодильным установкам мне будет чертить бригада добровольцев из трех студенток Водного института, и защищаться я буду вместе со своим курсом, и липовый госэкзамен по военному делу на звание младшего лейтенанта буду сдавать со своим курсом. Липовый потому что меня посвятили товарищи в хитрую систему, которая позволяла на глазах важной государственной комиссии из Генштаба вытянуть свой билет, единственный, который надо было выучить наизусть. Ну, и выучил.

Потом, в завершении нашего военного «образования» была стажировка в Балаклаве под Севастополем на настоящих подводных лодках. Настоящим оказался и боевой поход, затянувшийся почти на месяц, в течение которого моя лодка куда-то шла под водой, по ночам заряжала батареи, высунув гусиный нос из-под волн, потом замирала на заданной глубине, выполняя какие-то таинственные приказы. В это время требовалось соблюдать абсолютную тишину, казалось, было слышно, как борт царапают какие-то стальные щупальца. Было ужасно холодно, так как в целях экономии энергии отопление и освещение были отключены кроме нескольких аварийных лампочек. Команде все это время запрещалось передвижение за пределы своих отсеков. Оставаться на боевых постах, разговаривать шёпотом, в туалет ходить по специальному разрешению, еду получать на месте сухим пайком и в свободное от вахты время просто лежать на койках, завернувшись в суконное тонкое одеяло. От одних этих приказов было не по себе.

Домой возвращались тоже скрытно, лодка всплыла только на траверзе Балаклавы, и команда, высыпав на палубу, облегченно отливала уже в родное Черное море. На берегу мы узнали, что там, на поверхности над нами, мир в эти дни стоял на грани ядерной войны, а мы выполняли боевое задание в районе Карибского моря. Впрочем, о чем я? Это же была военная тайна. На дворе стоял октябрь 1962 года…

Так и не осознав масштабов исторической драмы, безвестным участником которой нам, курсантам – выпускникам ОВИМУ, суждено было стать, вернулся к мирным делам в комсомоле: проводили уличные праздники, создавали дворовые футбольные команды, проводили городские спортивные соревнования по плаванию и парусу, устраивали веселые субботники во дворах и подъездах, организовывали турпоходы в катакомбы, занимались студенческим досугом и художественной самодеятельностью…

И было одно дело, которым гордился особо. На Маразлиевской давно пустовал старинный особняк под зловещим названием: Клуб КГБ. Что там внутри, никто не знал. По субботам там крутили кино. Мне же казалось, или оно действительно было так, что общественной энергии студентов десятка одесских вузов было тесно в своих стенах, и она искала какое-то объединяющее пространство для совместных событий и действий. Ищущий взгляд упал на этот особняк.

Вопрос решался на бюро горкома партии. Я держал речь, как на ассамблее объединённых наций. Подсознательно понимал, что теперь, вот в эти минуты решается вопрос: или меня выгонят или майор Совик, директор Клуба, сдаст партбилет. Доказывал важность гражданской активности, требовал внимания партии к нуждам молодежи. Той речи аплодировали члены бюро. Майор не потерял свой партбилет, но трехэтажный особняк возле парка Шевченко был передан студентам Одессы и назван тогда же Дворцом студентов. Это историческое событие случилось в 1963 году…

Во Дворец студентов из подвала на Малой Арнаутской сразу переехал «Парнас-2», студенческий театр миниатюр Жванецкого. Миша впустил меня в свой коллектив как самого преданного зрителя. Одесса смеялась, как он хотел, а он хотел, чтобы мы чувствовали иронию там, где раньше был один официоз.

Культурно-массовая работа: комсомол на майской демонстрации.

Репетировали смешную сценку из эпохи немого кино: толстяк Додик Макаревский сидел на стуле и смотрел в зал, как на экран. А за его спиной суетились, фехтовали два мушкетера Витя и Рома, повторяя известные сценки, от которых зритель, то есть Додик, замирал от ужаса, хохотал, плакал, вытирая большое свое лицо клетчатым платком, словом, переживал так, что уже, в свою очередь, хохотал зал. Спектакли в переполненном зале – это стоны восторга сползающих на пол от смеха зрителей.

Надо быть гением, чтобы выделиться на фоне одесской манеры прикалываться по любому поводу. Эту ехидную улыбочку с прищуром, которую лет через 10 – и уже навсегда – узнает вся страна, мы видели каждый день. Через несколько лет уже в Москве мы встретимся как добрые друзья и он подарит эту фотографию, которая теперь украшает мою коллекцию нечаянных автографов на солнечной стене квартиры в Лос-Анджелесе.