Эрик Нойч - Встреча. Повести и эссе

Доносчики всюду ко двору. Курфюрст поручает своему министру графу фон Винтцингероде провести дознание, требует еще имен и подробностей, тотчас с усердием поставляемых Бланкенштейном:

Незадолго до отъезда своего в Штутгарт Синклер привез из Нюртингена некоего Гёльдерлина. Сопровождая обоих в Хомбург, я имел возможность удостовериться, что Гёльдерлин также посвящен в планы Синклера.

Дух тьмы высвобожден. Год на исходе. О, этих зимних ночей межвременье.

Гёльдерлин просиживает часами в хомбургской библиотеке, которая вообще-то не хранит никаких иных следов его деятельности. Мысли его далеко. Он читает. Читает о путешествиях в дальние страны, об удивительных приключениях. Читает о героических странствиях, о флибустьерах.

Читает о далеких райских островках вроде Тиниана в Тихом океане.

Его дни спокойны и просты. Есть свой кусок хлеба. Потребности у него скромны.

И вновь, еще раз, великий образ — Греция.

Но повседневность чудесно добра к человеку…

Он уже смешивает в полубреду любимые свои ландшафты — Альпы и Авиньон, никогда не виданные им Виндзорские сады и ровную гладь океана под солнцем. Вновь, еще раз.

Слухи всегда подползают коварно и быстро. Вернувшийся из Парижа Синклер предостерегает друзей, ходатайствует за всех перед благосклонным к нему ландграфом. В итоге одному из дворцовых интриганов, некоему профессору Пильгеру официально предложено покинуть пределы ландграфства; впрочем, размеры этого государства таковы, что Пильгеру требуется всего час пути, чтоб попасть за границу, где можно беспрепятственно распространять Бланкенштейнову клевету.

Гёльдерлин в ужасе, он больше не владеет собой.

Пребывает в несчастье. И верен правде. Да есть ли еще разница между ними? Он без конца повторяет, что невиновен. В сердцах даже проклинает друга.

Это не притворство. Это отчаяние.

Бедный Гёльдерлин.

В ночь с 25 на 26 февраля 1805 года случилась одна из самых ужасных бурь на памяти людской. Повелитель ветров Эол проникал, казалось, во все щели, ураган грозил сорвать с домов крыши. В ту ночь между часом и двумя, как и полагается в таких случаях, после пятнадцати минут непрерывного стука в дверь был арестован именем Вюртембергского курфюрста Исаак Синклер, государственный чиновник земли Гессен-Хомбург; нерешительный ландграф бросил на произвол судьбы своего первого приближенного.

Охранники курфюрста произвели в доме основательный обыск, а затем увезли арестованного в Людвигсбург; собравшаяся толпа наблюдала за всем этим с любопытством и не без злорадства.

Перед спешно созванным высочайшим трибуналом предстали Синклер, Бац и Зекендорф, главным свидетелем обвинения выступал Бланкенштейн. Их содержат в одиночных камерах, то и дело вызывают на допросы, устраивают очные ставки, так продолжается несколько месяцев.

У Синклера находят семь писем Гёльдерлина, которые до поры до времени держат в секрете. Следственная комиссия требует экспертизы подозреваемого. По поручению ландграфа ее срочно проводит надворный советник из Хомбурга доктор Мюллер; толком не вникая в обвинения следственной комиссии, он констатирует полную невменяемость Гёльдерлина, отмечает, что речь его, наполовину состоящая из немецких, наполовину из греческих и латинских слов, совершенно невразумительна. Такое заключение эксперта спасает Гёльдерлина от ареста.

Но он все равно повторяет на каждом шагу, во всеуслышание:

Я не якобинец. Я не хочу быть якобинцем. Подальше от этих якобинцев. Vive le roi! Да здравствует король!

Плащ мой здесь по ветру веет,

И пытает дух меня:

Что душа в себе лелеет

Вплоть до рокового дня? [75] Перевод Г. Ратгауза.

Еду приносят ему в комнату, и он поглощает ее с большим аппетитом. Весьма привержен он также вину и готов потреблять его в неограниченных количествах.

Покончив с едой, он ни мгновения лишнего не терпит присутствия в комнате грязной посуды. Тотчас же выставляет ее за порог. Непременно желает он иметь в комнате лишь то, что принадлежит ему действительно.

Оставшееся время дня протекает в беседах с собою. Когда нечто зарождается в его сознании — воспоминание или просто мысль, навеянная каким-либо предметом, — он, лишенный внутреннего покоя, уже не в силах более удержать призраком мелькнувший образ. Он хотел бы утверждать. Но поскольку дело для него не в истине, которая является продуктом лишь упорядоченного мышления, он в тот же миг энергично отрицает сказанное.